НА СЛУЖБЕ У ПОЭЗИИ. РУДАКИ
Во времена, когда в селении Панджруд родился Абу Абдаллах Джафар Ибн Мухаммад, прозванный впоследствии Рудаки, всем поэтам положено было поступать на службу к правителю. Едва только оказывалось, что некий юноша лихо слагает стихи во славу любви или по поводу смерти, его немедленно мобилизовали: власть была зыбкой, мир сдвигался и взрывался, и правители спешили запечатлеться в слове и забронзоветь в стихе. Поэтому выбора у Рудаки не было — он слагал стихи не просто лихо, он их писал, как дышал, — легко.
Сорок долгих лет Рудаки был главным придворным поэтом при правителях из династии Саманидов: слагал гимны о Добре и Зле, рассуждал о Любви и Ненависти, утверждал силу Разума и величие Человека. Неоспоримый авторитет и непререкаемое положение Рудаки, стоявшее костью в горле у менее удачливых собратьев по перу, не было вырвано им у правителя бесчестной игрой или хитрыми интригами. Главенство его было заслуженным: Рудаки был первым, кто осмелился сложить в стих не привычные, освященные вековой традицией и жестоким диктатом прежней власти, арабские слова и периоды, а родные, понятные каждому, едва не умершие под двухсотлетним игом Арабского халифата, слова на фарси.
Именно Рудаки категорически отказался писать на чужом языке — и сила его таланта была такова, что забитый, презираемый, уничтожаемый язык в один момент возродился: прекрасные гимны, проникновенные касыды, глубочайшие рубаи, искренние поэмы… Рудаки творил новую литературу почти в одиночестве, но это не мешало создавать ее на века.
Природа родных селений, труд соотечественников, нравы и обычаи, надежды и мечты — поэзия Рудаки глубоко лирична, индивидуальна, это не абстрактные рассуждения придворного поэта на злободневные придворные темы, это своего рода лирический дневник, отражающий напряженные размышления художника «о времени и о себе».
Слушатели и читатели стихов Рудаки уже тогда знали: они делят время с величайшим человеком. Поэт не просто возвращал народу язык и дарил поэзию — он обогащал культуру фарси достижениями античной философии и поэзии, возводя в культ человеческий разум и созидательную волю.
Но служба есть служба — на ней случается и страдать. Время Саманидов подходило к концу, и, когда власть захватили противоборствующие силы, Рудаки был схвачен и ослеплен. Шестидесятилетний старец, проживший славную жизнь, — теперь он был слеп и беспомощен.
«Правитель! Ты войдешь в историю как тиран, ослепивший величайшего поэта!» — горько воскликнул один из поэтов, не любивший Рудаки, но потрясенный его участью.
Правитель — большая, между прочим, редкость среди сильных мира сего! — раскаялся и предложил Рудаки несметные богатства и почетную старость.
Но что богатство рядом с возможностью видеть солнце! Разве это нужно было Рудаки? Он пожелал остаться нищим и свободным.
Достойный конец воина, отдавшего жизнь безупречной службе.