Сочинение: Образ «вещего» поэта и тема творчества в лирике А. С. Пушкина

В середине девятнадцатого столетия возникла литературная борьба между сторонниками гражданственного направления в поэзии, к числу которых принадлежали Николай Алексеевич Некрасов, Николай Александрович Добролюбов и другие лите­раторы, примыкающие к редакции журнала «Современник», и приверженцами так называемого «чистого искусства», видны­ми представителями которого были Афанасий Афанасьевич Фет, Аполлон Николаевич Майков, Яков Петрович Полон­ский. Предметом полемики этих двух лагерей было понима­ние назначения поэта и поэзии. Первые полагали, что зада­ча литературы, и в частности поэзии, в том, чтобы служить орудием политической борьбы за права народа. Вторые отри­цали такой подход к литературе и считали главной эстетичес­кую роль искусства, то есть красоту и совершенство художе­ственной формы.

Любопытно отметить, что идеологи как одного, так и дру­гого лагеря в доказательство правоты своих взглядов брали себе в союзники Александра Сергеевича Пушкина. Каким же было пушкинское понимание назначения поэта и поэзии?

Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к тем произве­дениям великого русского поэта, в которых наиболее четко сформулировано пушкинское отношение к данной проблеме. Программными стихотворениями на эту тему являются преж­де всего «Пророк» и «Памятник» («Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»). Первое из них было написано в 1826 году, когда поэт вступил в пору творческой зрелости; второе — де­сять лет спустя, незадолго до завершения жизненного и твор­ческого пути.

В стихотворении «Пророк» формулировка назначения по­эта и поэзии содержится в заключительных строках, обращен­ных к лирическому герою:

И Бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Итак, задача истинного поэта, его божественное предна­значение — в том, чтобы «вещим» словом зажигать человечес­кие сердца, вести народ на борьбу за свободу, за гражданские и социальные права. Что ж, похоже, что Некрасов и его едино­мышленники по праву считали Пушкина своим союзником.

Близкая по духу идея содержится и в пушкинском «Памят­нике», где поэт утверждает:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу И милость к падшим призывал.

Еще один увесистый довод в пользу сторонников граждан­ственного направления в поэзии. Значит, можно согласиться с аргументами «народных заступников»? Почему же они не убе­дили Фета и других творцов «чистой лирики»? Те ведь тоже были отнюдь не глупыми людьми…

Дело, оказывается, в том, что пушкинские раздумья над темой назначения поэта и поэзии не ограничиваются про­анализированными выше шедеврами. Вот, например, еще одно стихотворение, которое также можно считать программ­ным, датируемое 1830 годом: «Поэту». В нем Пушкин утвер­ждает нечто совершенно противоположное процитированно­му выше:

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдёт минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:

Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечёт тебя свободный ум…

И дальше: «Ты сам свой высший суд…». Как же так? В «Па­мятнике» поэт гордится тем, что долго будет «любезен народу», а тут призывает не дорожить народной любовью? А разве не в адрес того же «народа непосвященного» сказаны в стихотворе­нии «Поэт и толпа» (1828) следующие гневные слова?

Подите прочь — какое дело Поэту мирному до вас!

В разврате каменейте смело,

Не пробудит вас лиры глас!

А перед этим и того больше: уже не народ, а «чернь тупая» упрекала поэта:

«Как ветер песнь его свободна,

Зато как ветер и бесплодна:

Какая польза нам от ней ?»

Заключительную же строфу этого стихотворения можно считать самым настоящим манифестом «чистого искусства»:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Получается, что и Фет с Майковым правы были, когда бра­ли Пушкина в свои союзники?

Чтобы разрешить возникшее противоречие, попробуем оп­ределить, как понимал Пушкин ключевое для всех процитиро­ванных ранее поэтических произведений слово «свобода». Почти одновременно с «Памятником» поэт написал стихотво­рение: «Из Пиндемонти», где говорится:

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги Мне в сладкой участи оспоривать налоги Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать Морочит олухов, иль чуткая цензура В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие, мне дороги права:

Иная, лучшая, потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не всё ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчёта не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни помыслов, ни совести, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья.

— Вот счастье! вот права…

Пушкинское понимание свободы, выраженное в этом стихо­творении, шире любого социально-политического смысла. «Зави­сеть от царя, зависеть от народа», то есть жить при монархии или демократии — «не все ли нам равно». Главной ценностью по­эта является свобода творчества, возможность выражать свои мысли и чувства независимо от чьих-либо мнений, опираясь лишь на собственные представления об истине, красоте и доб­рых чувствах.

Назначение поэта и поэзии Пушкин видел в том, чтобы пробуждать в читательских душах стремление к триединству истины, добра и красоты.