СТРАСТИ ПО ЕВРИПИДУ
В триаде великих греческих трагиков он оказался третьим — по дате рождения, по итогам театральных состязаний, по воле строптивых греческих богов. Философию жизни Еврипида не поняли недоумевающие современники, а его образ стал мишенью для едких насмешек комедиографа Аристофана. И только благодарные потомки, по достоинству оценившие трагизм знания о человеческой натуре, открытый Еврипидом для мировой литературы последующих эпох, сохранили до наших дней 17 из 92 написанных им произведений. К слову, это больше, чем дошедшее из наследия Эсхила и Софокла, взятое вместе.
Творчество греческих трагиков не просто показывает современному читателю сущностные изменения, происходившие в поэтике античной трагедии: невидимые нити связывают самих авторов. По преданию, Еврипид родился в тот исторический момент (480 г. до н. э.), когда 45-летний «отец трагедии» Эсхил участвовал в знаменитой битве при Саламине, а будущий любимец греческой публики 14-летний Софокл возглавлял хор эфебов, славивший эту победу. И есть в этом некая высшая предопределенность: литературные судьбы Эсхила, Софокла и Еврипида тесно переплелись вокруг побед в трагических состязаниях, ставших неотъемлемой частью древнегреческих празднеств. Более того: если Эсхил передал в своих произведениях дух становления афинской государственности, а Софокл воспел величие строя, то Еврипид отразил трагическую глубину разложения и распада полисной системы, определившей мировоззренческий кризис современного ему человека. Другое дело, что признаки внутриличностных противоречий Еврипид уловил раньше своих современников, которые все еще жили идеалами уходящей эпохи. И афиняне не признали неизбежного, не смирились с грядущим, недооценили пессимистической интонации певца трагических страстей. Глядя с высоты веков, ее оценили в поздней Античности.
А Еврипид между тем впервые в истории драматургии убедительно показал мощный внутренний конфликт человека, загнанного судьбой в угол. Виной тому либо коварные боги, нечувствительные к страстям смертных, либо воля всемогущего случая, от которого столь зависимы люди. Из этой концепции проистекает и пессимизм Еврипида, изображающего героев, не способных преодолеть роковую страсть. Психологическая точность в показе скрытых противоречий, которую не восприняли привычные к внутренней цельности трагического героя древнегреческие зрители, особенно удалась Еврипиду в женских образах, и прежде всего Медеи («Медея») и Федры («Ипполит»).
Не желающая мириться с предательством Ясона, Медея разрывается между жаждой мести и любовью к детям, которых решает убить в наказание мужу. Внутренние метания героини, раскрываемые через ее противоречивые монологи, обнажают трагическую невозможность разрешения конфликта, и это вызывает ощутимое сострадание автора к злосчастной женщине. Испепеляемая любовью к пасынку Федра, осознающая весь ужас своего положения и предпочитающая смерть позору, также показана жертвой (на сей раз — коварных богов). По Еврипиду, страсти с трагической неизбежностью побеждают разумные устремления человека, которому только и остается, что сострадание мудрого автора. Тема любви и семьи, которой не уделяли внимания литературные предшественники, последовательно и глубоко разрабатывается трагиком, и это — закономерный результат пристального внимания поэта к противоречивой человеческой натуре.
В духе тонко улавливаемой им дисгармонии жизни Еврипид в своем творчестве больше критикует существующий порядок, нежели созидает духовный идеал: неустойчивость жизненных основ, нестабильность мира (в том числе и в прямом смысле, ведь речь идет о времени острых военных конфликтов между Афинами и Спартой!) определили такое философское видение трагика. Но именно по этому пути фактически пойдет вся мировая литература кризисных эпох — тех эпох, в которых вездесущий рок будет подчинять себе хрупкую волю человека.