ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ ВРАЧ АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ
Часто приходится слышать от читателей со стажем: «А Чехов-то людей не любил». Еще бы: разве может писатель, верящий в самое лучшее в человеке, создать Беликова, Ионыча, Старцева, Топоркова и еще сотни портретов ничтожных, мелких людишек, прозябающих и гниющих заживо там, где человек должен совершать духовный подвиг — в школе, в больнице, в любви… Что ж, может, так оно и есть. Может быть, так же не любит людей хирург, отсекающий скальпелем гангренозную конечность, зубной врач, вытаскивающий щипцами разлагающийся зуб… Меньше всего Чехову хотелось продемонстрировать любовь к людям. Он их просто лечил.
Удивительно, как много сделал своими маленькими смешными рассказами Чехов. Емко, коротко, смешно — и страшно: как мелка наша жизнь, как легко мы проходим мимо нужного, как запросто тратим свою жизнь на глупости, как красиво мечтаем — и как не задумываясь профукиваем свои мечты… Чеховские чиновники способны умереть от чиха, чеховские городовые не в силах совладать с генеральскими собачками, чеховские писатели не могут ничего написать, чеховские актрисы — не в состоянии ничего сыграть… Да что там, они и любить не умеют — если и случится какая-то пронзительная любовь, то за минуту до смерти. Это — если рассматривать чеховское содержание. Если же о форме — на сто лет вперед определил Чехов тот стилистический идеал, к которому будет стремиться высокая литература: точное слово, емкая фраза, узнаваемая деталь, разговорная речь. Чехова называли учителем реалисты начала XX века, его же называют учителем постреалисты XXI века — столетия идут, а чеховское слово остается непревзойденным.
Но и это не все.
Еще больше Чехов сделал помимо рассказов.
Например, он съездил на Сахалин (пять месяцев в дороге через всю империю): в одиночку переписал там забытое- заброшенное население, вручную заполнив десять тысяч карточек, заставил правительство изменить условия содержания сахалинских каторжан, на весь мир заявил о милосердии к отверженным в документальной книге «Остров Сахалин», вернув каторжному острову право на жизнь.
Или еще — построил на собственные средства три школы в подмосковном Мелихове. Собственные средства, кстати говоря, были не наследственным капиталом и не крупным выигрышем, и даже не приданым жены — Чехов, уникально работоспособный и удивительно организованный человек, прилично зарабатывал литературой. В школах, открытых Чеховым, учили детей вплоть до 70-х годов XX века — крепкие, теплые здания, построенные для крестьянской детворы.
Когда в Мелехове поняли, что по соседству в имении поселился врач (до рассказов ли было подмосковным крестьянам!), местные жители стали обращаться к нему по своим болезным надобностям — и Чехов до обеда бесплатно вел врачебный прием, а после обеда — писал.
Когда в соседних губерниях случался неурожай (а случался он часто), Чехов выезжал туда как врач и как кормилец, снаряжая подводы с продовольствием.
Когда нужны были добровольцы на Всероссийскую перепись, писатель оставил теплый кабинет и снова отправился в далекие деревни и забытые хутора.
Вполне возможно, это никакая не любовь к людям, а простое желание настоящего русского интеллигента прожить свою жизнь так, как должно: не страшась Поступка, не убегая от Долга, не боясь Подвига и не требуя Награды.
И даже Не очень-то заботясь о благодарной памяти потомков.