Анализ стихотворения Есенина «Не жалею, не зову, не плачу…»
Стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу…» стало народной песней, которую исполняют самые разные люди — и профессиональные певцы, и просто любители пения. В чём причина такой популярности этой песни? В первую очередь, конечно, в тексте, автор которого был подлинно русским человеком и прекрасно понимал русскую душу.
Стихотворение рассказывает о том, что молодость прошла, что каждый из нас в определённый момент подходит к порогу, где надо расстаться с прежней жизнью и по-новому отнестись к себе и миру. Стихотворение Есенина — это песня прощания с богатой на чувства и события бурной молодостью, которую поэт сравнивает с цветением яблонь. Но это не слёзы расставания, это воспевание того прекрасного, что было в жизни: трепетного биения сердца, душевной свежести, «буйства глаз и половодья чувств», вольного общения с природой — «страной берёзового ситца», ощущения свободы («Дух бродяжий!…»).
Стихотворение начинается тройным отрицанием. Если сейчас, когда молодость прошла, человек не жалеет (мыслится вопрос — о чём?), не зовёт (кого?), не плачет (вновь — о чём?), то значит, что когда-то, может быть, совсем недавно он жалел, звал и плакал! «Сердце, тронутое холодком» — тронутое холодной логикой разума, который заставляет переоценивать события прошедшего отрезка жизни.
Удивительной строкой начинается четвёртая строфа: «Я теперь скупее стал в желаньях…» Обычно противоположные понятия скупости-щерости мы используем по отношению к деньгам, реже говорим о скупости или щедрости души. Есенин говорит, что молодости свойственна особая щедрость — щедрость желаний, когда человек хочет очень многого, подразумевая, соответственно, что и способен на многое. Эта щедрость желаний — не потребительское хочу, а богатство духовных устремлений и вера в собственные силы. Рассудок молодости не ограничивает представление о возможностях, и человек щедро тратит свои силы, стремясь познать различные грани мира.
Но когда грани увидены, пределы нащупаны и осознаны, возникает скупость — в желаниях, скупость, которая идёт не от недостатка жизненной энергии, а от понимания возможностей.
Переоценка заставляет спрашивать: «…Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» В этот момент весь прожитый путь — от детства до зрелости — воспринимается как одно прекрасное целое: «Словно я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне».
В последней строфе — мудрое примирение, принятие законов мира. Вторая половина жизни представляется не менее прекрасной, как и первая, но прекрасной по-иному. Поэт выстраивает кольцевую композицию: в первой строфе стихотворения возникает «золото увяданья» — осенние листья, в конце мы видим метафору «листьев медь». Образ листьев отсылает нас к законам природы, рождает мысль о гармонии мира. Стоя на границе двух возрастов, двух важных этапов человеческой судьбы, поэт посылает благословение всему живущему: «Будь же ты вовек благословенно, / Что пришло процвесть и умереть».
Стихотворение звучит настолько гармонично, что, кажется, само просится на музыку. Этому способствует размер, выбранные поэтом, — пятистопный хорей (хорей — излюбленный размер русских народных песен), богатые звукопись и рифмы, свойственное перекрёстной рифмовке чередование женских и мужских рифм.
Как всем лучшим есенинским стихам, этом стихотворению свойственна метафоричность, которая ценна прежде всего как отражение синтетического, целостного мироощущения («увяданья золото», «страна берёзового ситца», «пламень уст», «буйство глаз», «половодье чувств», «листьев медь»). Приблизиться к поэтическому восприятию нам помогают и сравнения («как с белых яблонь дым» — сочетание сравнения с метафорой), «словно я… проскакал на розовом коне»). Яркие эпитеты органично входят в состав метафор, сравнений («с белых яблонь», «весенней гулкой ранью»). Богатство эмоций отразилось в употреблении слов разной стилистической окраски: мы встречаем низкое слово «шляться», немыслимый в высоком штиле «дух бродяжий», просторечное «рань» — и высокие «увяданье», «тленны», «вовек благословенно», церковнославянскую форму инфинитива «процвести» — «процвесть».
Народность монолога лирического героя воплощена в обращениях, традиционных для фольклора: герой обращается к своему сердцу, «духу бродяжьему», к своей жизни, восклицает «О, моя утраченная свежесть…», словно призывая свою юность и незамутнённость чувств в свидетели.
Но главным образом глубинное единение с народом отразилось в принятии закона рождения и смерти. Благословляя вcё, «что пришло процвесть и умереть», поэт благословляет и нас с вами — людей, которые спустя десятилетия читают его стихи.