Поэмное творчество Пушкина

С лирикой Пушкина тесно соприкасается его поэмное творчест­во, которое также отражает изменение взглядов и художественных принципов автора. С романтическим, «байроническим» периодом Пушкина связаны его так называемые «южные поэмы», написан­ные в 1820-1824 г.: «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фон­тан», «Братья-разбойники», «Цыганы». Герой «Кавказского пленни­ка» — это не только традиционный романтический герой, но и первая попытка Пушкина создать образ современника. Пленник предстает не как исключительная личность, стоящая над миром, но, скорее, как человек, одержимый пороками своего времени. При этом в нем явно чувствуется и автобиографический подтекст: во время южной ссылки Пушкин, как и герой этой поэмы, чувствует себя разочарованным изгнанником.

Но в прямую полемику с романтическими принципами Пушкин вступил только создав последнюю из «южных поэм» — «Цыганы», которая была закончена уже в Михайловском. Сюжет поэмы тра­диционен: испорченный цивилизацией человек (Алеко) попадает в среду «естественных людей» — цыган — простодушных и вольно­любивых. Пушкин ставит проблему ценности абсолютной свободы. Герой-романтик Алеко, порвавший «оковы просвещенья», освобо­дившийся от «неволи душных городов», тем не менее не находит подлинной свободы, потому что внутренне он пленник «собствен­ных страстей». Его трагедия состоит в том, что он «для себя лишь ищет воли», а потому устами старого цыгана осуждается индиви­дуализм Алеко, убившего в порыве ревности дочь старика Земфи­ру, и он изгоняется из табора: «Оставь нас, гордый человек!». У ста­рого цыгана своя правда, но Пушкин сомневается и в ней, потому что она тоже не дает человеку счастья:

И всюду страсти роковые,

И от судеб защиты нет.

Так индивидуалистической свободе романтика и природной вольности цыгана противопоставляется объективная сила — судьба.

Начиная с 1825 года Пушкин постоянно расширяет жанровый диапазон поэмы, на которую начинают оказывать воздействие об­щие реалистические тенденции творчества Пушкина этого периода. При этом поэт обращается к новым для него темам, среди которых одной из важнейших стала тема петровских преобразований. Пер­вый опыт такой исторической поэмы — «Полтава» (1828). Здесь еще чувствуется влияние романтизма в изображении Петра I: порой он почти божество, божественное провидение вдохновляет его на ве­ликие деяния. Явно романтизирован и портрет Петра:

Его глава

Сияет. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.

Он весь как божия гроза.

Основной конфликт в поэме — столкновение эгоистических ин­тересов отдельной личности (Мазепа) и законов истории, которые соотносятся с преобразованиями Петра и судьбой России:

Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силы напрягая,

Мужала с гением Петра.

Как и потом в «Медном всаднике» для Пушкина Петр — это эта­лон, с которым сравниваются современные правители. Его слава, народная память приобретены историческими заслугами, что осо­бенно очевидно в сопоставлении с судьбой Мазепы:

Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,

Огромный памятник себе.

Но совсем иначе трактуется образ памятника Петру Великому в позднем творчестве Пушкина — в поэме «Медный всадник» (1833), ставшей вершиной поэмного искусства писателя. Изучение истори­ческих документов, работа над историческими трудами, наблюде­ния над современной жизнью и глубокие размышления заставили Пушкина во многом изменить свою позицию.

В материалах для «Истории Петра» он отмечал противоречия лич­ности и политики великого реформатора: «Разность между государст­венными учреждениями и временными указаниями: первые суть пло­ды ума обширного, исполненного доброжелательности и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом». Это противоречие и стало основой идейно-композиционной системы «Мед­ного всадника». В поэме ясно показана трагическая сторона историче­ского прогресса: неразрешимый конфликт личности и Государственных интересов. В связи с этим поднимается вопрос о цене государственных преобразований и реформ, их роли в жизни частного — «маленько­го» — человека. Если в прологе Пушкин создает величественный образ Петра I, а прекрасный город, созданный по его воле, символизирует образ новой России, то в первой части поэмы рисуется жизнь современ­ника, ничем не примечательного человека Евгения, волею судьбы вы­нужденного столкнуться с тем, что явилось следствием петровских преобразований. Это противопоставление поддержано и на стилисти­ческом уровне: вступление и эпизоды, связанные с «медным всадни­ком» выдержаны в традиции оды, а там, где речь вдет о Евгении, гос­подствует прозаичность, нет красочных метафор и сравнений.

Сюжетная часть поэмы строится на том, что во время наводне­ния гибнет невеста Евгения, рушатся все его надежды на простую, непритязательную жизнь, наполненную тихими семейными радо­стями. Безусловно, эти планы противопоставляются по силе, мас­штабу, значимости тем великим замыслам Петра, осуществление которых привело к возникновению не только прекрасного города, новой столицы, но и новой страны:

Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия,

Да усмирится же с тобой И побежденная стихия.

Стихия — это и «возмущенная Нева», это и стихийные начала русской истории. Не случайно все художественные средства на­правлены на то, чтобы предельно одушевить, олицетворить это сти­хийное начало: Нева «дышала, как с битвы прибежавший конь», а вся картина наводнения представляет собой развернуто сравнение

—     нападение разбойников: «Осада! Приступ! Злые волны / Как во­ры, лезут в окна». Возможна ли победа над этими силами и к чему она приводит? Так житейская драма скромного чиновника, «ма­ленького человека» вырастает до уровня философского обобщения:

… Или во сне

Он это видит? иль вся наша И жизнь ничто, как сон пустой,

Насмешка неба над землей?

Третья часть поэмы рисует прямое столкновение двух историче­ских сил — Личности и Государства, Евгения и Медного всадника. Именно потому робкая угроза — «Ужо тебе» — безумного человека, открывшего корень всех своих бед в грозном «кумире на бронзовом коне», вызывает страшный гнев последнего: он всю ночь преследует несчастного по пустынным улицам Петербурга. Эта фантастиче­ская погоня завершается смертью «маленького человека». Его тра­гическая судьба вызывает в читателе острое сочувствие и заставля­ет задуматься над мучительным для автора вопросом: правомерно ли ради утверждения разумного начала в русской государственно­сти, ради петровских преобразований жертвовать судьбой какого бы то ни было человека? Пушкин, как и Достоевский, никогда не согласится с тем, что «цель оправдывает средства», но ответа на по­ставленный вопрос поэма так и не дает:

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?