ПОЭТ НА ВОЙНЕ
На той войне почти не было письменной правды. Правда лежала в окопе, сворачивая самокрутку, правда рвала ногти в черных воронках, выползая навстречу атаке, падала с понтона в ледяную воду, правда отступала и пускала себе пулю в лоб за секунду до плена. Она редко добиралась до газетной полосы или книжной страницы. Правды не было в газетах, ибо газеты не должны были сеять панику, правды не было в рассказах, ибо рассказы должны были объяснять нашу правоту. И только в стихах — была правда.
Она угадывалась между строк, читалась в интонациях, отзывалась в рифме и диктовала размер. У этой правды не было через край бьющей уверенности в победе, не было надорванной драмы, в ней не гремели фанфары и не рыдали трубы. Это была простая правда — не про победу или поражение, а про тяжелый труд солдата на войне.
Дороже пайка и тулупа для солдата были стихи, об этом с удивлением вспоминают почти все поэты-фронтовики: как переписывали на обрывках бумаги «Жди меня» или «Землянку», жертвуя минутами перед атакой — для кого-то последними, между прочим, минутами, как жадно впивались глазами в последнюю страницу «На страже Родины», с готовностью радуясь и сопереживая новым военным впечатлениям Василия Теркина, как сосредоточенно слушали своего, взводного поэта, складывающего картинку вчерашнего боя в простые строки о вечном.
«Война — совсем не фейерверк, а просто — трудная работа» — Константин Симонов первым сказал эту главную правду о войне. Там обязательно бывает страшно («Я только раз видала рукопашный. Раз — наяву, и тысячу — во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, — тот ничего не знает о войне», — писала Юлия Друнина). Там друг погибает вместо тебя («Снег минами изрыт вокруг, И почернел от пыли минной, Разрыв — и умирает друг, И значит, смерть проходит мимо» — так у Семена Гудзенко). Там погибаешь и ты («Я убит подо Ржевом, В безыменном болоте, В пятой роте, на левом, При жестоком налете» — это Александр Твардовский). И нет никакого дешевого пафоса, никаких трибун и речей, никаких лозунгов и подвигов, никакой безликой «Родины» — есть твой человеческий долг перед маминым порогом, отцовской березой, перед верной женой, перед маленьким сыном («Когда, нарушив забытье, Орудия заголосили, Никто не крикнул «За Россию!». А шли и гибли. За нее» — так сказал об этом Николай Старшинов).
Поэт на войне делал главное — давал людям правду. Было нелепо гибнуть за Сталина, за Родину, за какие-то абстрактные «дали» и «бескрайние просторы» официальной пропаганды — но становились оправданными и страдания, и потери, и гибель в простой мужской работе, которую они делали для того, чтобы остались в живых мама, отец, любимая, дети.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду, — она к нам в окопы и щели
Приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
До правды поэтов на войне остальным было еще далеко: проза придет к ней спустя годы, в повестях Василя Быкова, Александра Кондратьева и Юрия Бондарева.
А до Берлина дойдет именно она, фронтовая поэзия. Замусоленной бумажкой со стихотворными строчками, спрятанной на солдатской груди. Запомнившейся рифмой, которую, как молитву, повторяешь перед атакой. Простой и трудной правдой, выплеснувшейся из сердца.