Принцип «Мысль — образ — музыка»
Действие принципа «Мысль — образ — музыка» можно рассмотреть на стихотворении «Я воспитан природой суровой…». Заболоцкий пишет о своём желании проникнуть в жизнь природы, слиться с её великим движением.
Стихотворение вызывает ощущение строгости, чеканности, чёткости и в то же время загадочности.
Две первые строки стихотворения, которые звучат аскетично, без аффектации. Главное в них — мысль:
Я воспитан природой суровой,
Мне довольно заметить у ног…
Антитеза, спаянная с лаконичной метафорой, в основе которой — олицетворение:
…Одуванчика шарик пуховый,
Подорожника твёрдый клинок.
Поэт говорит о самых простых, привычных растениях, которые мы привыкли не замечать. Но в строфе чувствуется недоговорённость, недосказанность. В чём она? «…Мне довольно заметить…» — довольно для чего? Поэт не договаривает, но мы понимаем: довольно прикосновения к жизни привычных растений, чтобы почувствовать своё родство со всей природой.
Вторая строфа разворачивает сжатую мысль первой строфы:
Чем обычней простое растенье,
Тем живее волнует меня Первых листьев его появленье На рассвете весеннего дня.
В этом , четверостишии мы не видим эпитетов как образных определений предмета: все определения предельно просты, обусловлены логикой текста: «простое растенье», «первых листьев», «весеннего дня». Но волшебство подлинной поэзии в том, что она способна создать яркие художественные образы из самых обычных прилагательных, возвысить простоту до поэзии. Отметим также, что средства, выбранные поэтом, соответствуют мысли стихотворения: было бы странно говорить о простоте с помощью вычурных метафор и эпитетов. Поэт строит строфу на антитезе: «Чем обычней…, / Тем живее…».
Третья строфа в ярких образах показывает нам природу как самостоятельную сущность, государство, независимое от человека, в котором этот человек — всего лишь часть огромного целого. Опять мы чувствуем некоторую недосказанность: о чём, «задыхаясь», поёт ручей?
В государстве ромашек, у края,
Где ручей, задыхаясь, поёт,
Пролежал бы всю ночь до утра я,
Запрокинув лицо в небосвод.
Строфа звучит в целом на более высокой ноте, чем две предыдущие, за счет непривычных сочетаний слов: «в государстве ромашек», «запрокинув лицо в небосвод».
В четвёртой строфе мы вместе с автором обращаем свой взгляд к звёздам, ощущаем неразрывность жизни человека, простого подорожника и «туманных звёзд»:
Жизнь потоком светящейся пыли Всё текла бы, текла сквозь листы,
И туманные звёзды светили,
Заливая лучами кусты.
Обращаем внимание на повторение: «…Всё текла бы, текла сквозь листы…». Слово «листы» (не «листья») звучит в этом тексте не случайно: возникает ассоциация с книгой мировой жизни, в которой запечатлевается бытие каждой частицы «светящейся пыли». Словно исподволь звучит в строфе странное несоответствие: «туманные звёзды» способны «заливать лучами кусты». Мы понимаем, что дело не в видимой яркости света, а в его всепроникающей способности соединять далёкое и близкое, великое и малое — огромные звёзды и маленькие кусты на одной из планет.
В четвёртой строфе — выразительные аллитерации и повтор («…Всё текла бы, текла…», которые придают строкам музыкальность.
В последней строфе перед нами человек, способный ощущать гармонию мира:
И, внимая весеннему шуму Посреди очарованных трав,
Всё лежал бы и думал я думу Беспредельных полей и дубрав.