ШЕСТЬ МУЗ НАЗЫМА ХИКМЕТА
В первую очередь этот пламенный борец за счастье народное был женат на Революции. Она была его главной Музой, верность которой неугомонный Назым хранил всю
свою неспокойную жизнь. Ради нее он скитался по чужим странам, прячась от ножа в спину, ради нее жертвовал свободой, годы проводя в тюрьмах, ради нее прожил жизнь перекати-поля: ни семьи, ни дома, ни спокойной старости…
Последняя из его Муз, журналистка и кинодраматург Вера Тулякова, рассказывала о нем удивительное. Хикмет был так искренне предан делу и мечтам Революции, так романтически уверен в ее непогрешимости и святости, что видел вокруг себя — там, где другие видели ложь и обман, — только победу и свет.
Когда Назым в очередной раз вышел из турецкой тюрьмы и попал в советское посольство на показ фильма «Кубанские казаки», он искренне решил, что его мечты о счастье народном уже осуществились в СССР — и заплакал слезами настоящей радости. В очередной свой приезд в СССР он спросил, где кумир его юности Всеволод Мейерхольд, и когда ответили, что Мейерхольд отдыхает в горах, — обрадовался за друга. Мейерхольд к тому времени был уже двадцать лет как расстрелян и напрочь вычеркнут из советской истории искусства. Однажды Хикмета везли из подмосковного аэропорта окружным путем, и он увидел в окно такси убогие хаты и мрачные деревни — и тогда он решил, что это музей дореволюционного быта под открытым небом. Ему была простительна святая наивность — он больше двадцати лет провел в турецких тюрьмах, осужденный за стихи и книги, а еще — он искренне любил социалистическую революцию, а когда кого-то любишь, видишь таким, каким его задумал Бог…
Его Революция была синонимом Справедливости и Свободы: он с одинаковым бесстрашием и упорством выступал против Османской империи, профашистского турецкого режима, против геноцида армян. Революции повезло с Назымом — мало было у нее столь же чистых и светлых героев.
И Хикмету везло — все его жены были удивительно верными и всерьез любящими.
В юности, в первый свой долгий приезд в молодую Советскую Россию, он женился на Елене Юрченко — молодой, красивой московской докторше. Она не смогла выехать с ним в Турцию, где опальному поэту пообещали амнистию и свободу, и вскоре умерла в разлуке с мужем.
Никакой амнистии, конечно, не случилось, и Хикмет снова попал за решетку — в казармах правительственных войск были найдены сборники с его революционными стихами. Из этого заключения его ждала рыжеволосая Пирайе Алтиноглу, двадцатидвухлетняя дочка редактора крупной стамбульской газеты.
Несколько месяцев на свободе — и снова срок: теперь это 28 лет за антинацистскую пропаганду. Стихи Хикмета подняли восстание среди турецких матросов, и поэта на этот раз упрятали надежно. Пирайе устала ждать — но Хикмет уже писал из-за решетки другой красавице, Мюневвер Андач, которая приходилась опальному поэту троюродной сестрой. Несколько счастливых месяцев рядом с любимой — и снова бежать: становится известно, что полиция готовит покушение на несговорчивого поэта. Он уезжает в СССР. Мюневвер и сын Хикмета Мехмет остаются в Турции — их не выпускают власти.
И снова Советы — уже победившие, уже устоявшиеся. Хикмет с удивлением замечает: что-то не то в стране его мечты. О Мейерхольде и Маяковском, друзьях его боевой юности, почти не вспоминают, зато о Сталине — через слово. Хикмет простодушно говорил своим советским собеседникам: «Я очень уважаю товарища Сталина, но не могу вынести стихов, в которых его сравнивают с солнцем. Это не просто плохая поэзия, это очень плохой вкус».
У Назыма начинается новый ослепительный роман — с Галиной Колесниковой. По ходатайству Союза писателей Колесникову назначают личным доктором поэта, они начинают обустраивать совместный дом, и вдруг — как озарение: она. С делегацией Союзмультфильма — пусть товарищ Назым расскажет о народных костюмах албанцев! — к нему приехала молодая женщина Вера Тулякова. Его последняя Муза.