АВТОР И РАССКАЗЧИК В РАССКАЗЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ПОСЛЕ БАЛА»
В основе рассказа Л.Н. Толстого «После бала» лежит действительное событие, о котором писатель узнал от своего брата. В середине 80-х годов, описывая эпоху Николая I, Толстой вспоминал о знакомом полковом командире, который «накануне с красавицей дочерью танцевал мазурку на балу и уехал раньше, чтобы назавтра рано утром распорядиться прогонянием на смерть сквозь строй бежавшего солдата-татарина, засекал этого солдата до смерти и возвращался обедать в семью». Сюжет рассказа «После бала» дублирует это событие. При этом писатель акцентирует внимание не столько на самом факте, сколько на переживаниях и размышлениях человека, ставшего невольным свидетелем произошедшего. Очевидно, писателю были чрезвычайно близки и понятны переживания и духовные поиски, изображенные в рассказе. Лев Толстой считал, что как ни многообразны людские характеры, все они присущи каждому человеку. «Различные характеры, выражаемые искусством, — утверждал писатель, — только потому и трогают нас, что в каждом из нас есть возможности всех возможных характеров».
Это предположение подтверждают и некоторые данные биографии самого писателя. Молодому Толстому хотелось увидеть войну своими глазами и проверить, храбрый ли он человек. С этой целью он едет на Кавказ, а с началом Крымской войны переводится в Дунайскую армию, действовавшую против турок. Затем переводится в Севастополь, где, командуя батареей на 4-м бастионе, проявил редкое бесстрашие. Не раз Толстого представляли к награде боевым Георгиевским крестом, но у высшего начальства он находился на плохом счету. Толстой пишет проект о перереформировании всей русской армии, где подчеркивает тяжелые условия солдатской службы. Вскоре он вышел в отставку, записав в свой дневник: «Военная карьера — не моя…» Эту же мысль писатель вкладывает в уста рассказчика, пережившего один из драматичнейших периодов своей молодости: «…не мог поступить в военную службу, как хотел прежде, и не только не служил в военной, но нигде не служил и никуда, как видите, не годился».
Толстой считал, что заложенное в человеке «нравственное чувство» развивается под влиянием природы, тогда как порочные чувства связаны с условиями общества, условиями света. Но не только природа противостоит «порокам» и «условиям света». Им противостоит заложенное в душе человека влечение к добру. «Цель жизни есть добро. Это чувство присуще душе нашей», — отмечает Толстой в дневнике от 30 июня 1852 года. «Влечение души есть добро ближних», — говорится в его дневниковой записи от 3 сентября 1852 года. Об этом же он говорит и в рассказе «После бала», написанном почти через пятьдесят лет после этих дневниковых записей, т. е. в 1903 году.
Добро присуще душе главного героя-рассказчика. По ходу развития действия в рассказе «После бала» выясняется, что это существующее в потенциале добро герой ощутил в момент влюбленности. Все чувства его оголены: «я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро». Герой не понимает источник своего добра, объясняет свои эмоции всепоглощающей любовью, способной перевернуть мир: «как бывает, что вслед за одной вылившейся из бутылки каплей содержимое ее выливается большими струями, так и в моей душе любовь к Вареньке освободила всю скрытую в моей душе способность любви». Он настолько глубоко погружается в свои внутренние чувства, что, кажется, готов поверить в добро всеобщее. Не потому ли у него возникает убеждение, что все, так же как и он, любуются его возлюбленной, «несмотря на то, что она затмила их всех»? Не потому ли его восхищает отец возлюбленной, безусловно, красивый и, безусловно, добрый. Как он заботится о дочери! Экономит даже на сапогах ради того, чтобы Варенька, милая красивая Варенька, могла появиться на этом балу во всей своей красе. В свете любви, счастья герою прекрасным представляется весь мир: и хозяйка бала в фероньерке, и ее муж, и ее лакеи. Но, тем не менее, в монологе влюбленного героя присутствует некая логика и связность.
Писателю интересно наблюдать, как одни чувства и мысли развиваются из других; как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается все дальше и дальше, сливает грезы с действительными ощущениями. Влюбленный герой не может уснуть, он бродит пустынными переулками, возвращаясь мысленно к событиям прошедшей ночи. В его воображении еще танцует возлюбленная с отцом, еще звучит мотив мазурки. Но звучащую в душе мелодию внезапно прерывает «другая, жесткая, нехорошая музыка», а грациозная пара превращается во «что-то большое, черное». Он становится свидетелем ужасной экзекуции, превращающей человека во «что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное». И если раньше герой мог определить свои чувства, то сейчас эта определенность сменяется замешательством. Герой не испытывает жалости, но «на сердце была почти физическая, доходившая до тошноты тоска». Он продолжает размышлять над увиденным, пытаясь пояснить происходящее всеобщим благом, тайным знанием. Но все эти усилия оказываются тщетными. Хотя поток переживаний героя все время меняется, где- то в глубине его души существует постоянная моральная опора, нравственный инстинкт, подлинная искренность, личная правда. Постепенно этот голос непосредственной искренности, голос личной правды прорывается сквозь стену всеобщей тайной правды, которая на поверку оказывается обыкновенной жестокостью.