РЫЖИК
Суровой выдалась зима. То неделями непроглядная метель глубоко упрятывала под снегом наторенные тропинки и дорожки, то раскатисто бухал по деревянным стенам изб мороз-скуловорот, будто сам просился пустить погреться. Днём в мутной стыни неба холодным куском льдины тускло мерцало солнце.
Трудно бывает в такую зиму людям. Ещё трудней зверям и птицам. Негде взять корма, некуда укрыться от лютой стужи. Жмутся тогда поближе к человеческому жилью. От холода и голода даже самые дикие животные смелеют, становятся доверчивее.
В один из таких непроглядных от вьюжной метели вечеров услыхал я за домом яростный лай собак. «С чего бы это они так злобятся? — подумал настороженно. — Надо посмотреть».
Я открыл дверь на улицу, пригляделся повнимательнее и увидел — за сараем стоит маленький рыжий кабанёнок. Прижался боком к стене, ощетинился, и то ли от страха, то ли от холода дрожит весь. Чуть поодаль от него прыгают, заливаются в лютом, пронзительном лае собаки. Сбежались, должно быть, со всей деревни. Чуют зверя, а подойти ближе боятся.
Кабанёнок — ни с места. Стоит и доверчиво глядит на меня с надеждой. Ну, прямо как человек! Узнал, наверное, во мне своего защитника. Сходил в дом, принёс несколько сырых картофелин, ломоть хлеба. Положил на снег. Сам спрятался за угол.
Кабанёнок жадно потянул ноздрями воздух и неуверенно приблизился к корму. Голод брал верх над осторожностью.
«Наестся, — подумал я, — и уйдёт в лес искать свою семью, от которой отбился».
Но Рыжик не ушёл ни ночью, ни на следующий день.
Узнали о приблудившемся кабанёнке деревенские ребятишки. Прибежали гурьбой. Долго толкалась у сарая, шумели, старались получше разглядеть диковинного зверя. Даже кличку ему дали — Рыжик. С лёгкой руки мальчишек зачастили к дому гости. Желающих взглянуть на лесного пришельца нашлось много. Я стал даже побаиваться, не спугнули бы они Рыжика назойливым любопытством. А кабанёнок ничего, присмирел. Стоит не двигаясь, только дышит часто, как после долгого бега.
Ко мне привык Рыжик быстро. Перестал диковато озираться и на посторонних.
— Холода переждет, отъестся, а весной уйдёт в лес, — уверенно сказал знакомый егерь. — Приручить кабана, по-моему, никому ещё не удавалось.
И я с тревогой ждал весны.
Но вот откружили метели, ослабли под мартовским солнцем морозы. Снег стаял. А кабанёнок, заметно подросший и окрепший за зиму, и вида не подавал, что собирается уходить. Прижился.
Как-то тёплым утром, когда начали одеваться деревья, собрался в лес. Позвал с собой Рыжика. «Может быть, — думаю, — в родной для него обстановке пробудится в нём звериный инстинкт. Пусть остаётся в лесу. Вольному — воля».
Но Рыжик ходил за мной по пятам, словно боялся потеряться. Попробовал я потихоньку спрятаться за куст. Рыжик постоял, прислушался, понюхал воздух, траву и без труда нашёл меня.
Пришлось домой возвращаться вдвоём.