Сочинение на тему: ТЕМЫ, ФОРМЫ И ИДЕИ В ЛИРИКЕ Ф. И. ТЮТЧЕВА

ТЕМЫ, ФОРМЫ И ИДЕИ В ЛИРИКЕ Ф. И. ТЮТЧЕВА

Поэзия Федора Ивановича Тютчева — одно из дра­гоценнейших достояний духовной культуры. Литера­тура без Тютчева совершенно немыслима, точно так же, как она была бы немыслима без Пушкина, Лермон­това, или, если взять время, более близкое к нашему, без Александра Блока. Федор Тютчев, будучи по воз­расту всего на четыре года моложе А. С. Пушкина, принадлежал к поколению поэтов-романтиков. И при всей неординарности, судьба Тютчева неотделима от участи этого поколения.

Тютчеву была уготована роль глубочайшего из по­этов не только русского, но и европейского романтизма. Даже когда сама романтическая эпоха прекратила свое существование, он продолжал жить и творить именно в этом направлении. Сам Тютчев настолько болезненно переживал кризис романтизма, что будь на то его во­ля — он навсегда заставил бы замолчать свою музу. Но, как в случае с любым настоящим творцом, поэтический талант оказался сильнее его самого, и Тютчев продол­жал писать, при этом он действительно боялся своего дара и только время от времени на каком-нибудь слу­чайном клочке бумаги лихорадочно записывал обрывоч­ные, разбросанные поэтические строки. В них заключен значительный и трудный духовный опыт, и не просто заключен, но преобразован в поэтические шедевры.

Несмотря на то, что Ф. И. Тютчев являлся чисто ли­рическим поэтом, в его поэтических миниатюрах на­шли отражение современные ему события, конфликты, трагические по глубине и силе. Поэзия Тютчева — это не просто стихи, это его лирический дневник, это зер­кало его души, предчувствовавшей грандиозные исто­рические события в России и Европе.

Летом 1822 года восемнадцатилетний Тютчев, толь­ко что закончивший учебу в Московском университете,

был отправлен не дипломатическую службу в Мюнхен, бывший в то время столицей Баварии. И на этот пери­од приходится важнейший этап становления творчес­кой личности Тютчева. Он ведь прожил за границей огромный срок — двадцать два года, целую жизнь. Этот великий поэт постигал сокровенные глубины род­ного языка, находясь вне России, в иноязычной стране, будучи женат на иностранке, не знавшей русского языка. Вместе с тем став европейцем высшей пробы, Тютчев оставался русским поэтом.

В первые годы пребывания за границей Тютчев за­нимается поисками индивидуального поэтического языка, еще находится в стадии поэтического становле­ния. Он был воспитан на классической поэзии и антич­ном эстетическом идеале, но в молодом возрасте нео­жиданно пережил увлечение христианской мистикой. В стихотворениях 1823-1825 годов фигурируют ха­рактерные образы:

Дыханье каждое Зефира

Взрывает скорбь в ее струнах…

Ты скажешь: ангельская лира

Грустит, в пыли, по небесах.

(«Проблеск»)

Таков горе духов блаженных свет,

Лишь в небесах сияет он, небесный;

В ночи греха, на дне ужасной бездны,

Сей чистый огнь, как пламень адский жжет.

(«К.Н.»)

Но что все прелести пафосския царицы,

И гроздий сок, и запах роз

Перед тобой, святой источник слез,

Роса божественной денницы!..

(«Слезы»)

Затем наваждение исчезает так же внезапно, как и появилось. Наступает время поэтической зрелости Тютчева, и оно отчетливо совпадает с торжеством ан­тичного начала в его творчестве — с античным пони­манием природы, человека, поэзии. Античность воспринимается поэтом в романтическом преломлении. Со второй половины 20-х годов XIX века Тютчев, нако­нец, обретает свой голос, свой стиль, начинается пора расцвета тютчевской поэзии.

Смело можно утверждать, что почти каждый чело­век знает тютчевское стихотворение «Весенняя гроза». Оно не просто хрестоматийное — оно чрезвычайно важ­но для понимания мироощущения молодого Тютчева. В течение романтизма как художественного направле­ния для поэта оказалось чрезвычайно близким прежде всего чувство «вселенской жизни» — единства, цельнос­ти мирового бытия, куда органично включено и бытие человека как части мироздания. Единство природы — это не скованно-неподвижное однообразие, а постоянная изменчивость, обновление, которое питается противоре­чием, противоборством полярных сил — не враждебно непримиримых, а внутренне связанных, дополняющих друг друга в общем мировом целом. Оттого их борьба ведет не к смерти, а к обновлению жизни и новому рож­дению. Высшее же проявление этого противоборства стихий — гроза, самое значительное и привлекательное для Тютчева явление природной жизни.

Тютчевское романтическое восприятие природы очень сильно окрашено античными, языческими тонами; поэтому так естественно и свободно поэт создает на осно­ве античного мифологического материала свой миф, в ко­тором гроза подается в неожиданном и оттого очень ин­тересном ракурсе веселой природной катастрофы:

Ты скажешь: встречая Геба,

Кормя Зевесова орла,

Громокипящий кубок с неба,

Смеясь, на землю пролила.

В стихотворении «Весенняя гроза» Тютчев соеди­няет два своих излюбленных мотива — грозы и весны. Образы эти проходят через множество стихов Ф. И. Тютчева, и всегда гроза является у него не толь­ко природным катаклизмом, но и «взрывом страстей» в человеке. Это результат все того же романтического ощущения невероятной близости сына природы — че­ловека, со своей матерью, Землей, Вселенной.

Важная особенность тютчевского понимания мира состоит в том, что природа для него не просто пейзаж, но также и почва для его поэтической мысли: в Тютче­ве поэт-пейзажист нераздельно связан с поэтом-фило­софом. При этом поэт не создает философской систе­мы, но интуитивно воспринимает природу как живой прообраз, как универсальный символ, равно способный отразить все стороны бытия. Результатом подобного восприятия является неповторимая тютчевская плас­тичность мысли, благодаря которой философские воз­зрения могут быть выражены с помощью символичес­ки прочувствованных явлений природы. Таково четве­ростишие, озаглавленное «Последний катаклизм»:

Когда пробьет последний час природы

Состав частей разрушится земных:

Все зримое опять покроют воды

И божий лик изобразится в них!

Знакомые уже мотивы тютчевской «катастрофы» и успокоения после нее здесь приобретают особое значе­ние. В четверостишии ведь речь идет о гибели всего со­творенного, о возвращении мира к своему первоначалу. Успокоение после всеобщей гибели — это не покой смер­ти, а передышка творящих сил мира перед новым творе­нием. А «Последний катаклизм» — это не только проро­чество о конце мира, но и представление поэта о его на­чале. Здесь мы видим историю рождения Вселенной в представлении Тютчева. У него первая из сил мирозда­ния — «воды». И это тоже не случайно. Тютчевская по­эзия буквально переполнена разнообразнейшими образа­ми воды. Его внимание к роли воды в природе, ко всем ее формам поистине неиссякаемо. Тютчев буквально может быть назван поклонником воды. Отсюда следует вывод, что вода была любимой природной стихией Тютчева.

Культ воды глубоко осмыслен поэтом. Он тонко различает природные формы воды, они служат ему прообразами для выражения разного смысла. Напри­мер, два понятия, вроде бы тождественных: «мысль» и «душа». Тютчев различает их как два несхожих яв­ления и различие это передает так: символом понятия «мысль» служит фонтан — движение напора, порыва к высоте. «Душа» сравнивается с однообразным прибо­ем и отбоем морских волн.

Вода проявляет себя у Тютчева как само начало жиз­ни. Будучи жизнетворной, вода вместе с тем глубинное и потому темное начало жизни. На это сам Ф. И. Тютчев указывает в двух своих стихотворениях, которые служат точным комментарием к «Последнему катаклизму»:

И мнит, что слышит струй кипенье,

Что слышит ток подземных вод,

И колыбельное их пенье,

И шумный из земли исход!..

(«Безумие»)

Иным достался от природы

Инстинкт пророчески-слепой

Они им чуют, слышат воды

И в темной глубине земной…

(«Иным достался от природы…»)

Таким образом, вода у поэта выступает символом древнего, глубинного и стихийного начала мира. Но принципы романтизма — течения, к которому принадле­жал Тютчев, диктовали присутствие второго начала, про­тивоположного водам. В «Последнем катаклизме» тако­вым является «божий лик». Прежде всего нужно обратить внимание на слово «лик». В нем — вся суть противопоставления двух мировых начал: если первое из них есть стихия, и потому начало слепое, безличное, то второе являет собой уже созданный мир, его образ, его лицо. Но представлять этот «божий лик» как аналогию библейского образа будет неправильным, так как в пери­од своего романтического расцвета поэзия Тютчева нахо­дилась всецело во власти антично-языческого мировос­приятия, поэтому за образом «божьего лика» скрывается какой-то природный феномен, воспринятый поэтом как прообраз высшего мирового начала. Расшифровку этого символа, очень простую и вместе с тем единственно убе­дительную, можно найти в раннем стихотворении Тютче­ва «Урания». Здесь «божий лик» — это лик звездного не­ба. Теперь можно полнее раскрыть глубину символов «Последнего катаклизма». Для поэта, звездное небо есть вид света, а, как показывает тютчевская поэзия, его вле­чение к свету неизменно дополняет влечение к воде.

В противопоставлении воды и звездного неба отоб­разились противопоставления тьмы и света, глубины и высоты, зыби и тверди. Через эти поэтические обра­зы Тютчев выражал свое чувство бесконечности. Культ бесконечности являлся характерной чертой ро­мантического восприятия в целом. Романтизм жил чувством беспредельности мира и бесконечных воз­можностей его освоения человеком.

Золотая эпоха жизни и творчества Тютчева была недолгой, ибо пришлось на самый конец романтизма как течения. И, подобно многим другим романтикам, Тютчев оказался в состоянии жестокого духовного кризиса, под знаком которого прошла, в сущности, вся его последующая жизнь. Первым признаком кризиса было переживание поэтом характерного для романтиз­ма конфликта поэзии и истории, связанного с ощуще­ниями, во-первых, мира романтического как прекрас­ного и поэтического, но уже отжившего и, во-вторых, новой исторической действительности, клокочущей жизнью и энергией, но враждебной для красоты и по­эзии. Тютчев стремился поэтически осмыслить бурные события той поры, попытался ввести их в русло своего мировоззрения. Так родилось стихотворение «Цице­рон», где поэт объявляет революционные события «вы­соким зрелищем», праздничным пиром богов, посетить который они удостаивают смертного.

Однако иллюзии быстро рассеялись. Тютчев с бес­пощадной очевидностью увидел всю несовместимость поэтического мира, которому он был предан, и новой действительности. Поэт ценой отказа от внешнего ми­ра пытался спасти мир внутренний. И пишет стихотво­рение, совершенно противоположное «Цицерону», — «Silentium»:

Лишь жить в себе самом умей —

Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи, —

Внимай их пенью — и молчи!..

Затвориться в себе Тютчеву не удалось, история во­рвалась в его жизнь и сотворила новый образ — «бунту­ющее море». Но поэт по-прежнему не мог отказаться от прежних, романтических идей и образов. Конфликт вы­разился в стихотворении «Сон на море». От былой гармо­нии не осталось и следа, две беспредельности стали несо­единимы. Одновременное присутствие в творчестве двух несовместимых начал не могло долго продолжаться.

Очень долгий период (начиная с 1838 года) Тютчев почти не писал стихов. Чувство разрушающегося мира теперь не покидает поэта. Даже смерть жены он пере­живает в этом русле.

В 1844 году Тютчев окончательно переезжает в Рос­сию. А когда в 1848 году в Европе разражается революция, он встречает ее стихотворением «Море и утес», где в алле­горическим образе утеса олицетворяет русскую монар­хию. Данное стихотворение явилось началом нового перио­да поэтического творчества Тютчева. Но теперь образ его музы превратился из античной богини в христианского ан­гела, в руках у которого не лира, а сосуд с елеем:

Среди громов, среди огней,

Среди клокочущих страстей,

В стихийном, пламенном раздоре,

Она с небес слетает к нам —

Небесная к земным сынам,

С лазурной ясностью во взоре —

И на бунтующее море Льет примирительный елей.

(«Поэзия»)

Можно сказать, что Тютчев устал. Он действитель­но пользуется совсем другими образами, он как бы ук­рывается за разнообразными метафорами самодер­жавной России от безумствующей европейской дейст­вительности. Именно в России Тютчев надеялся найти спасение, пережить бурные накаты духовного кризиса. Но не обрел желаемого успокоения.

Наконец, творчество Тютчева в последний период развивается в русле как бы одной всеохватывающей темы, которую можно назвать «Россия и Тютчев». Од­на из сторон этой темы — политические стихотворения, очень характерные для позднего Тютчева. Другая сторона — пейзажная и любовная лирика. Стороны внутренне, символически связаны между собой моти­вами «страдающей души».

Характерно для Тютчева этого периода его стрем­ление установить связи между человеком и природой, например, между русским пейзажем и русским нацио­нальным характером. Во многих стихотворениях цент­ральным становится образ осени. В ней Тютчев ощу­щает некое женское начало, женскую душу. В стихах его явственно чувствуется традиционный для народно­го творчества мотив «женского плача».

К сожалению, в конце своей жизни Тютчев пришел к сознанию ее полной бесполезности и бесследности. Потаенная тоска возрастала в нем с годами все силь­нее, и она имела отношение именно к периоду жизни Тютчева на родине. Некогда он возвращался в Россию, полный грандиозных замыслов. Надежды не сбылись…

Дни сочтены, утрат не перечесть,

Живая жизнь давно уж позади,

Передового нет, и я, как есть,

На роковой стою очереди.

Но как бы пессимистически ни оценивал прожитые годы сам Тютчев и какой бы трагически неудавшейся ни была судьба этого романтика, главное все-таки в том, что он всегда, даже вопреки своему желанию, был и оставался поэтом, рождавшим стихи, которым никогда не суждено умереть.