Творчество Андрея Вознесенского в современной поэзии занимает нишу «социально ориентированного» авангарда, идущего от русского футуризма с его пафосом жизнестроительства, злободневностью, экспериментированием в области художественных форм, поиском словесных средств выразительности. Лирика Андрея Вознесенского требует пристального, может быть, многократного прочтения, потому что поэт обращается к вопросам сложным, он избегает готовых выводов и решений. Помимо сложного ассоциативного мышления, характерного для творческой практики Вознесенского, он склонен к резкой смене настроений, интонаций, метафор и лексических уровней.
В лучших произведениях Андрея Вознесенского 50-х годов, таких, как поэма «Мастера», стихи «Родина», «Из сибирского блокнота», «Репортаж с открытия ГЭС», передано оптимистическое мироощущение человека. В поэме «Мастера» прославляется «дерзкий труд» народных умельцев, от которых поэт унаследовал «ненасытный голод работы и открытий»:
Я со скамьи студенческой Мечтаю, чтобы зданья Ракетой Стоступенчатой Взвивались В мирозданье!
В 60-е годы появляются новые сборники, «Антимиры» (1964) и «Ахиллесово сердце» (1966), в которых ноты жизнелюбия и человечности стали еще глубже и пронзительнее. А в поэме «Оза» (1967), говоря о миссии поэта спасти мир от «роботизации», «псевдопрогресса», Вознесенский обращается к историческим судьбам Родины, к извечной, постоянной красоте природы и человеческой души:
Лишь одно на земле постоянно,
Словно свет звезды, что ушла, —
Продолжающееся сиянье,
Называли его душа.
Но стремясь погрузиться «в ход природ неисповедимый» («тишины я хочу, тишины!»), поэт скоро убеждается, что тишина природы обманчива и вовсе не безмятежна. Об этом говорит посвященное «Памяти жертв фашизма» стихотворение «Зов озера». Трагический поворот темы творчества, безграничных человеческих возможностей, убитых людьми в самих себе, обнаруживается в «Плаче по двум нерожденным поэмам» (1965). Поэма звучит как плач по поводу всего неосуществленного, неродившегося, потерянного, непроявленного:
Аминь.
Убил я поэму. Убил, не родивши. К Харонам!
Хороним.
Хороним поэмы. Вход всем посторонним.
Хороним.
Кому из «посторонних» предлагает Вознесенский почтить память нерожденных поэм? Он предлагает «встать» не только героям, наделенным в стихотворении именами собственными (это Сервантес, Борис Леонидович Пастернак, Данте-Алигьери, Расул Гамзатов, Николай Коперник, Борис Леванов, Марк Александрович Ландау), не только тем, чьи деяния похожи на деяния многих («геройские мальчики», «девка в джаз-банде», министр, бабуся), но и безмолвным свидетелям «зачатия» поэм — прудам в Останкине, липам ночным, дорогам. Заканчивает свою поэму Вознесенский скорбным плачем, в котором звучит боль о несостоявшемся, безвозвратно потерянном:
Вечная память…
Вечная память,
Зеленые замыслы, встаньте как пламень,
Вечная память,
Мечта и надежда, ты вышла на паперть!
Вечная память!..
Многообразны и оригинальны использованные в этой поэме сравнения («липы ночные, как лапы в ветвях хиромантии», «гробы, как складные ножи гиганта»), метафоры («дороги, убитые горем», «хороним поэмы», «лежат две поэмы, как белый бинокль театральный»).
Противопоставление прошлого и настоящего, утверждение невозвратимости прошлого и ощущение настоящего как несовершенного будущего звучит в стихотворении «Ностальгия по настоящему» (1976). Уже само название стихотворения показывает, что Вознесенскому чужда поэтическая традиция обращения к темам памяти, прошлого, ностальгии. Парадоксальность заглавия и рефрена стихотворения, используемые автором, несут в себе глубокий смысл:
Я не знаю, как остальные,
Но я чувствую жесточайшую
Не по прошлому ностальгию —
Ностальгию по настоящему…
Одиночества не искупит В сад распахнутая столярка.
Я тоскую не по искусству,
Задыхаюсь по-настоящему…
«По настоящему» и «по-настоящему» — разница в дефисе, но разница смысловая. В первом случае «настоящее», которое осмысливается в противоположность «прошлому»; во втором — в противоположность «искусственному, поддельному, ложному». Игра на совмещении двух смыслов слова «настоящее» — «современное», «подлинное» — приводит к пониманию исторического процесса как постоянного «улучшения» жизни и нравов, если не действительного, то по крайней мере желательного для поэта («Что прошло, то прошло. // К лучшему…»), к противопоставлению искусства и жизни, к объявлению недостатков пережитками прошлого.
В этом стихотворении Андрей Вознесенский развивает традиции футуризма в сфере художественной формы, активно используя неправильные и редкие рифмы, поэтические неологизмы, вводя в стихи разговорную, а подчас грубую лексику, предпочитая близкий к ритмам разговорной речи тонический стих.
В 70-80-е годы гуманное чувство в стихах Вознесенского становится более острым, зрелым и действенным. Поэт обнаруживает способность и внутреннюю потребность всем сердцем переживать чужие горести и беды, немедленно откликнуться, прийти на помощь людям. Он остро реагирует на сложность и боли современного мира, хотя еще не всегда вносит ясность и определенность в поток своих ощущений. Но естественность чувства и простота формы побеждают и у него, все реже уступая место рассудочности и усложненным построениям. Поэт выражает свое «я» в разных ипостасях. Он, например, необыкновенно чуток к женскому страданию, к женской боли, к унижению чувства человеческого достоинства именно в женщине. Это вообще одна из лучших традиций русской классической литературы от Некрасова до Блока и Маяковского. Вознесенский — достойный преемник этой традиции.
Критик Л. Озеров отмечал: «Я — где боль, везде» — жизненный и творческий принцип Маяковского становится и для Вознесенского ведущим… Болевой порог этого поэта низок, нервы его обнажены «…ты пощупай ее ладонью — болит!» Это «болит» прокатывается по всей поэзии Андрея Вознесенского. Бьют собаку — болит. Бьют женщину — болит. Уничтожают народ — боль. Несут атомную гибель человечеству — боль.
Поэт хочет уберечь от боли всех. Больше того, он скорбит по поводу неосуществленного, неродившегося, потерянного, непроявленного… Всё это боль. И этой болью переполнено его сердце».
Его «Монолог Мерлин Монро» с повторяющимся «невыносимо, невыносимо», его «Лобная баллада», «Бьют женщину», а из более ранних — «Последняя электричка», «Мотогонки по вертикальной стене», «Эскиз поэмы» являют нам поэта, который сквозь женскую боль и женское страдание воспринимает боль и страдание чуждого нам антигуманистического мира. В стихотворении «Бьют женщину» Вознесенский рассказывает о том, как бесчеловечно избивают женщину в машине, а потом, когда она выбрасывается из машины на шоссе, продолжают ее истязать:
И взвизгивали тормоза.
К ней подбегали тормоша.
И волочили и лупили Лицом по снегу и крапиве.
Конкретное указание места действия («у поворота на Купавну») придает описываемой сцене достоверность, и в то же время вневременную емкостью:
Бьют женщину. Веками бьют,
Бьют юность, бьет торжественно Набата свадебного гуд,
Бьют женщину…
Боль и обида за женщину, пусть чужую и незнакомую, рождается в поэте из чувства любви к живому человеку и ненависити ко всему, что унижает личность, порабощает ее:
…Она как озеро лежала Стояли очи как вода И не ему принадлежала Как просека или звезда
И звезды по небу стучали Как дождь о черное стекло И, скатываясь, остужали Ее горячее чело.
Большое место в лирике Вознесенского занимает тема неразделенной женской любви. На контрастах написана «Исповедь». Примелькавшийся повседневный оборот «ну что тебе надо еще от меня?» становится эпицентром «поединка рокового» — любви — ненависти:
Исчерпана плата до смертного дня.
Последний горит под твоим снегопадом,
Был музыкой чуда, стал музыкой яда,
Ну что тебе надо еще от меня?
Однако перед трагической силой любви победительница оказывается побежденной, победа оборачивается поражением, крик боли — шепотом мольбы:
И вздрогнули складни, как створки окна.
И вышла усталая и без наряда.
Сказала: «Люблю тебя. Больше нет сладу.
Ну что тебе надо еще от меня?»
Пронзительным признанием в любви звучит стихотворение «Не исчезай». Лирический герой чувствует незримую связь с возлюбленной, которая дремлет на его плече в самолете. Любовь превыше всего, сильнее смерти:
Не исчезай, в нас чистота,
Не исчезай, даже если подступит край.
Ведь все равно, даже если исчезну сам,
Я исчезнуть тебе не дам. Не исчезай!
Во многих стихотворениях Андрея Вознесенского звучит тема России, Родины, получая порой необычное звуковое воплощение. В 80-е годы поэт подходит к новому жанру «видеом», где изображение неотделимо от звука. Первая видеома «Поэтарх» была создана для Парижской выставки и представляла Золотой шар на голубом фоне неба, от него вверх тянулись золотые нити с буквами алфавита. Эта видеома предназначалась для стихотворения «Когда народ- первоисточник»:
Когда народ-первоисточник Меняет истину и веру,
Печален жребий одиночек,
Кто верен собственному вектору.
Среди виляющих улыбочек И мод, что все перелопатили,
Мой путь прямой и безошибочный,
Как пищевод шпагоглотателя.
В 1993 году в газете «Известия» печаталась поэма «Россия воскресе», состоящая из множества сонетов. В этих стихах прозвучала вера поэта в будущее спасение России:
Россию хоронят. Некрологи в прессе.
Но я повторяю — Россия воскресе.
Помолимся вместе за тех, кто в отъезде,
За ближних и дальних помолимся вместе,
За тех, кто страдает и кто в мерседесе,
За бомжа, что спит не на вилле Боргезе,
Пусть с помощью Божьей Россия воскресе!
Творчество Андрея Вознесенского вызывает пристальный интерес литературной критики. По мнению А.А. Михайлова, «Андрей Вознесенский — поэт более сложный для восприятия на слух, чем Евтушенко или Рождественский, и тем не менее его эстрадным выступлениям сопутствует успех в самых разных аудиториях.
Чем это можно объяснить? Вместе с усложнением поэтики Вознесенский широко ввел в поэзию то, что Маяковский называл «корявым говором миллионов» — язык улицы, грубоватую фразеологию повседневного быта, открывая в них новые источники выразительности. Достигается ли этим эстетический эффект? Можно без труда отыскать некоторые «излишества» в употреблении вульгаризмов у Вознесенского, но зато можно привести множество примеров, когда грубоватая фразеология органична как характеристическая черта, как стиль».
По наблюдению С. Чупринина, в основе поэтического механизма Вознесенского лежат прием: не мысль или чувство порождают метафору, но парадоксальная метафора, сближая самые неожиданные вещи и понятия, зачастую с помощью звукового, графического или иного формального подобия слов, порождает чувство и мысль. В этом Вознесенский также продолжает традиции русского поэтического авангарда — опыты поэтов-имажинистов. Еще один излюбленный прием Вознесенского — оксюморон, сочетание слов с противоположным смыслом («Оглянись вперед», «Реквием оптимистический»). Установка на творческий эксперимент и стремление к демократичности и доступности широкому читателю делают творчество Андрея Вознесенского глубоко современным и созвучным нашему времени.