ЧЕМ ОЧАРОВАН СТРАННИК? НИКОЛАЙ ЛЕСКОВ
Проза требует жизненного опыта. Если стихотворение вполне способно выплеснуться из юной, неопытной души, то хорошая проза без определенной суммы жизненных впечатлений, наблюдений, удивлений, несогласий и очарований — невозможна. Часто к прозе писатель приходит в зрелом уже возрасте — после того, как рассмотрел и понял, что, как и почему происходит в жизни. Именно так пришел в литературу один из самых оригинальных художников конца XIX века Николай Лесков.
Первая публикация в печати — и это еще не художественная проза, а только лишь журнальная публицистика — появилась у Лескова в тридцать лет. К тому времени он знал Россию всю, и не парадный ее сюртук, а изнанку повседневного тулупа: «Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, я вырос в народе, я с народом был свой человек, я был этим людям ближе всех поповичей», — писал он впоследствии в каком-то горячем журнальном споре.
Детство — в поместье богатых родственников под Орлом, юность — на хуторе Панин Кромского уезда, самая что ни на есть российская глубинка. Потом — смерть отца и все уничтоживший пожар в родительском доме, и начало самостоятельной жизни в неполные шестнадцать: место в Орловской уголовной палате суда. Можно себе представить, чего насмотрелся молодой чиновник там, где решаются уголовные дела российской глубинки.
Потом была казенная палата в Киеве под крылышком богатого дяди, киевского профессора Алферьева, и замечательные люди в профессорском доме: здесь двадцатилетний Николай, не окончивший полного курса гимназии из-за смерти отца, проходит свои университеты, жадно впитывая споры и разговоры прогрессивной профессуры.
Вскоре молодой человек, взволнованный идеями Герцена и Белинского, оставляет государственную службу и поступает в крупную частную компанию, которая занимается переселением крестьян на новые земли — вот это опыт! По делам переселенцев он истоптал всю европейскую часть империи — вместе с подопечными, бегущими от горькой доли к доле еще горшей.
Впечатления переполняют — и Лесков начинает писать. Сначала это зарисовки и очерки в «Отечественных записках», потом рассказы из «народной жизни», далее — острые полемические статьи в «Северной пчеле». Потом — повести: «Житие одной бабы» и знаменитая «Леди Макбет Мценского уезда». Яркое, сочное, точное перо новоявленного писателя одинаково колет глаз и официальной цензуре — больно правдив щелкопер! — и литературной оппозиции — а ведь не любит Николай Семенович великий русский народ, не уважает крестьянство, и уж совершенно не жалует народников! Лесков, с его глубоким знанием русской жизни, одинаково далек и от лубочного любования кокошниками да моченой клюквой, и от наивной веры в «хождения в народ» — и его отправляют от греха подальше в годовую командировку за границу. Польша, Западная Украина, Чехия, Австрия, Франция, а по сути все равно — Россия, которую теперь, после пристального взгляда изнутри, можно разглядеть издалека.
Возвращается Лесков сложившимся художником: бесконечно страдающим за свой несчастный народ и беззаветно любящим его за талант, доброту и наивность. Одно из самых проникновенных произведений о русском человеке — повесть «Очарованный странник» — рождается именно из этих, драматически проживаемых чувств. А потом появляется «Левша» — лучшая русская «взрослая» сказка о том, как велик и низок одновременно бывает русский человек, прекрасный в своей мастеровитости и ужасный в своей властной глупости.
И как жаль, что не был услышан Николай Лесков своими «народничающими» современниками — сплошь городскими жителями, знающими русский народ по сказкам Афанасьева и словарю Даля… Глядишь — и не пришлось бы спустя пятьдесят лет каяться в том, что русский народ, мол, совсем не таким оказался…