МОЛЬЕР СМЕЕТСЯ
В этот вечер снова давали «Мнимого больного»: в роли Аргана — сам Мольер, так что театр был полон. Все на своих местах: переполненные ядом недоброжелатели — в первых рядах партера, страстные поклонники — на балконах под потолком. Однако к середине пьесы и те и другие уже хохотали в голос: слишком нелеп все же этот пройдоха Арган, да и семейка его не лучше. Играют сцену посвящения во врачи: уморительная тарабарщина на французско-латинском, комично серьезный Арган, надутая свита… Дважды выкрикнул мнимый больной обязательное «Юрэ!», потом запнулся, как-то странно сглотнул, разразился хриплым смехом, воскликнул третий положенный раз: «Юрэ!» и рухнул в кресла. Публика покатилась со смеху. Смеялся и Арган. И умолк, только когда его На руках унесли в кулисы.
В себя он уже не пришел — Мольер умер великой смертью, дарованной Господом лучшим своим актерам, умер, смеясь, осыпаемый аплодисментами, адресованными отменно сыгранной роли. Правда, он не успел исповедоваться и отречься от своей «подлой» профессии актера, предпочтя приличной кончине шутовской смех в своей непристойной комедии — и на этом основании многочисленные тартюфы пытались отказать ему в праве на церковные похороны. Однако Вечность распорядилась по-своему, освободив для Мольера место в Пантеоне Великих, а тар- тюфам — отведя их законное местечко в перечне действующих лиц мольеровских комедий.
Смех для Мольера был делом всей жизни. Знаменитый комедиограф, поднявший классицистскую комедию на невиданные высоты (первые характеры вместо обычных типов, первые «высокие» сюжеты взамен привычных «низких», первые речевые характеристики персонажей, первые сочетания разных видов комедий — все это открытия актера Мольера, вынужденного писать для своей труппы в годы репертуарного голода), он почитал смех величайшей из добродетелей. Мольер говорил, что задача комедиографа — «вникать как следует в смешную сторону человеческой природы и забавно изображать на сцене недостатки общества». Он утверждал: «Театр обладает великой исправительной силой. Мы наносим порокам тяжелый удар, выставляя их на всеобщее осмеяние. Комедия не что иное, как остроумная поэма, обличающая человеческие недостатки занимательными поучениями». Он настаивал: «Обязанность комедии состоит в том, чтобы исправлять людей, забавляя их». Он пророчествовал: «Лучшее, что я могу делать, — это обличать в смешных изображениях пороки моего века». И заключал: «Задача комедии — бичевать пороки, и исключений тут быть не должно. Порок лицемерия с государственной точки зрения является одним из самых опасных по своим последствиям. Театр же обладает возможностью противодействовать пороку». На возражения Мольер ответствовал: «Самые блестящие трактаты на темы морали часто оказывают куда меньшее влияние, чем сатира… Подвергая пороки всеобщему осмеянию, мы наносим им сокрушительный удар».
Мольеров смех — это не площадное «бру-га-га», культивируемое комедиографами Старого и Нового Света со времен сотворения мира и до наших дней. Это очистительное горнило, в котором человеку дано переплавить черную руду своих темных помыслов в золотые слитки добродетели. Может быть, это удается не каждому зрителю мольеровских комедий. Но мировой театр не теряет надежды, снова и снова внося в репертуары комедии Жана Батиста.
Потому что его смех — бессмертен.