ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА ВЕРГИЛИЯ
Ориентируясь на греческую литературную традицию, находя в картинах пастушеской идиллии чистоту и простоту, которых недоставало окружающей поэта жизни, предвосхищая творчеством наступление «золотого века» культуры Рима и веруя в величие римского народа.
Публий Вергилий Марон ни в одном из трех своих знаменитых произведений не оказался в плену первоначального художественного замысла. Его путь — в преодолении традиции и разрушении идиллии к созданию нового мифа и новой реальности. Его звезда — любовь к Риму и миру.
«Буколики» Вергилий начал в форме подражания Феокриту, стремясь привнести на римскую почву самый строй александрийского стихосложения, и был особенно впечатлен простотой и естественностью стиля пастушеских идиллий древнегреческого поэта. Однако в ходе написания сборника Вергилий достиг гораздо более масштабных результатов: на материале буколических картин-фикций он показал скрытые и явные социально-политические противоречия жизни римлян в период разорительных гражданских войн, а также внутренние (частные) переживания современного человека. Одновременно Вергилий широко использовал возможности поэтической цитации, усложненной мотивной структуры и образных заимствований, создавая тем самым пространство новой художественной реальности римской поэзии. Кроме того, он завершил реформирование латинского гекзаметра, что позволило поэтической речи приобрести музыкальное звучание. И, наконец, то, что прославило имя Вергилия в христианском Средневековье — пророчество, сделанное в четвертой эклоге: «Ты же рожденью младенца, что с веком железным покончит, И возвестит всему миру века приход золотого, Радуйся ныне…».
«Георгики», задуманные как эпическое полотно о природе в традиции дидактики «Трудов и дней» Гесиода, а также эпикурейской философии и поэмы Лукреция «О природе вещей», вышли далеко за рамки прославления сельской жизни и мирного труда. Бесспорно, с большим поэтическим вкусом, изяществом и живостью описывает Вергилий работу крестьянина в поле, фруктовые деревья, виноградные лозы и домашних животных; создает блестящий мифологический эпиллий (буквально — «малый эпос») о пчеловоде Аристее. Однако с особой силой новая для избранного жанра апелляция к современным историческим и социально-политическим реалиям прозвучала в многочисленных отступлениях, несущих на себе идейно-психологическую нагрузку. Действия Октавиана, направленные на установление гражданского мира и создание империи, преподносятся в «Георгиках» как благо для римлян, поскольку способствуют установлению спокойной жизни и процветанию Италии; именно в «Георгиках» звучит обещание поэта восславить деяния Августа в отдельной поэме. Вместе с тем важно понимать: Вергилий не был «придворным поэтом». Причины его политических убеждений с деликатной точностью сформулированы одним из ведущих исследователей античной литературы М.Л. Гаспаровым: «Для поколения, пережившего ужас гражданских войн, благодатность нового порядка была не пустым словом, а выстраданным убеждением».
«Энеида» замысливалась Вергилием как поэма по образцу гомеровского эпоса о началах римской истории и божественном происхождении предков императора Августа и требовала глубокого погружения в мифологический и историко-архивный материал. Однако не просто славное прошлое основателей римской державы оказалось в фокусе изображения: художественная разработка образов и реалий минувшего у Вергилия «устремлена» в современность и будущность. Странствия и войны Энея в блистательной по форме подаче поэта предвосхищают закономерное и неизбежное величие Рима, а значит — согласно идеалам Вергилия — человека и мира. Одновременно для мировой литературы открылись новые перспективы взаимодействия мифа и реальности, зиждущиеся на прочном основании классического художественного наследия.