ОВИДИЙ СКОРБЯЩИЙ
«Где ждет певца любви жестокая награда»… Рядом с этой цитатой из романтической элегии А.С. Пушкина «К Овидию» так и хочется поставить знак вопроса. Что должен совершить поэт, чтобы его талант, его дар и гений были измерены обычной в своей вневременной безапелляционности меркой, которую в различные исторические эпохи крепко держат в руках временщики? Приговор Октавиана, не смягченный пришедшим ему на смену Тиберием, лишил Публия Овидия Назона отчего Рима и разжег его поэтический дух страдания, скорби, тоски…
«Скорбные элегии» и «Понтийские послания» — это финальная страница литературной биографии Овидия. Чуткий ко всему настоящему Александр Сергеевич сказал: «В сих последних более истинного чувства, более простодушия, более индивидуальности и менее холодного остроумия. Сколько яркости в описаниях чуждого климата и чуждой земли, сколько живости в подробностях! И какая грусть о Риме!».
Суровость наказания, выпавшего на долю поэта казалось, навсегда лишит Овидия не только бодрости духа, но и силы голоса. Мастер любовной темы (кто не читал его «Arsamandi», тот лишил себя не только эстетического удовольствия, но и замечательного открытия ценных секретов в деле обольщения, которыми поэт щедро поделился с миром), Овидий пострадал из-за пристрастия к безмятежности и легкости. «Золотой век» Августа, расцвет Рима, блистательный мир вокруг — все это сделало Овидия восторженным певцом современности. «Пусть другие радуются древности, а я поздравляю себя с тем, что рожден лишь теперь: наше время по душе мне…» — именно таким было жизненное и поэтическое (а это неразделимо для художника слова!) кредо Овидия.
О причинах ссылки в Томы (сегодня — румынский город Констанца) сохранились лишь косвенные свидетельства. Правда, существовала и официальная версия — поэта наказали из-за слишком откровенного содержания «Науки любви», — но в нее слишком трудно поверить безоговорочно в силу несоизмеримости творческого греха и реальных последствий.
Наиболее обоснованную трактовку причин расправы Октавиана над Овидием предлагает М.Л. Гаспаров в своей работе «Три подступа к поэзии Овидия»: «Август дает возможность поэту творить, поэт увековечивает имя Августа в своих стихах, и все это делается во славу дорогой обоим римской современности. Так смотрел на вещи Овидий, но иначе смотрел на них сам Август. Тот любовный быт римского света и полусвета, которым так наслаждался Овидий, казался Августу нездоровым и тревожным явлением. Август рассчитывал оздоровить и укрепить римское правящее сословие… а получалось наоборот: в меньшей своей части средние сословия усваивали образ жизни столичного света (как сам Овидий), в большей своей части — завистливо роптали против упадка нравов и растущего разврата в столице». Таким образом, высылка Овидия из Рима во многом напоминает показательную порку, которая, как свидетельствует историческая практика, есть мощный способ воздействия на неблагонадежные умы.
Впавший в отчаяние из-за столь жестокой превратности судьбы, автор «Метаморфоз» и сам переродился. И вот это-то «нутро», прежде скрытое под изящным налетом лоска даже от самого поэта, дало миру — пусть и не в стенах любимого Овидием Рима — глубокий художественный образ страдания и неизбывной тоски. И как это часто бывает в искусстве, то, что явилось частной бедой человека, оказалось достоянием поэтического гения, стремящегося к вечной гармонии. «В песнях стараюсь найти забвение бедствий, и если Этого труд мой достиг, то и довольно с меня…» — и скорбь смирения, заключенная в строках Овидия, пронзает вековые пространства, находя благодатный отклик в чутких к настоящей поэзии сердцах потомков.