ШОЛОХОВСКИЙ ВОПРОС
Пожалуй, сегодня немного всерьез воспринимают попытки оспорить авторство «Тихого Дона». Многочисленные текстологические экспертизы неоднократно подтвердили: одну из самых знаменитых эпопей XX века написал именно Михаил Шолохов. Но вопрос остается все равно: как мог двадцатитрехлетний парнишка, видевший в жизни одни только Вешки да Москву, написать такую глубокую, насыщенную, сочную, психологически верную прозу?
И еще вопрос: а «Родинку», знаменитый рассказ о том, как красный партизан убил белого офицера, уселся снимать с него хорошие сапоги — и обнаружил, что мародерствует над трупом собственного сына — как мог написать юноша, которому едва-едва исполнилось двадцать? Что он знал в свои двадцать лет об отцовских чувствах, о военной мужской работе, о революции и гуманизме, о жизни и смерти? Что случилось с ним, что он единственный в эти годы сумел рассказать о Гражданской войне не как о святой битве за народную правду, а как о братоубийственной бойне без цели и смысла? Остальной литературе пришлось пройти путь длиной в шестьдесят лет, чтобы начать именно так писать об этой войне…
К 1926 году, когда были опубликованы пронзительные, страшные и правдивые «Донские рассказы», Шолохову исполнилось двадцать, и за плечами у него был опыт работы продкомиссаром, службы в реввоенкоме и сочинителем агитпьес, несколько заседаний литобъединения «Молодая гвардия» и пара фельетонов, опубликованных в центральной печати. Это — все. Откуда же вырос «Тихий Дон», который с момента начала публикации в «Октябре» (Шолохову — двадцать три года) стал настоящим народным чтением: и стар и мал выхватывали друг у друга журналы «Октября» с новыми главами, маститые писатели громко восхваляли молодой талант, сам нарком Луначарский написал на роман Шолохова восторженную рецензию, а режиссеры Правовой и Рождественский в 1930 году (Шолохову — двадцать пять) сняли первый фильм по первым книгам «Тихого Дона». Это второй после Лермонтова случай такого раннего литературного дебюта, но у Лермонтова по крайней мере была еще юношеская лирика и романтический «Мцыри», а Шолохов ударил сразу — прозой умудренного трагическим жизненным опытом старика.
И ладно бы «Тихий Дон» потрясал только эпическим охватом событий, колоритным, богатейшим языком, метким детализирующим словом и огромным количеством талантливо выписанных персонажей. Но ведь дело даже не в этом. Потрясающей правды рассказ о человеке, против воли втянутом в кровавый водоворот жестокой истории, его настоящий — без передергивания, тенденциозности и литературного официоза — трудный путь, каждое движение его незаурядного ума, каждый вздох его неуемной души — это что надо было знать о жизни, чтобы так точно, так искренне, так узнаваемо и в то же время ново выложить, как на ладони, перед читателем?
Ответа на шолоховские вопросы теория литературы дать не в состоянии.
А вот история литературы, принимающая все как есть, свидетельствует: не мерялся годами и опытом Шолохов, когда в свои отчаянные тридцать, рискуя головой, писал бесстрашные письма Сталину о перегибах в коллективизации и ужасах голодомора на Кубани (между прочим, Сталин в ответ на письма прислал в голодающий край эшелон с зерном), когда почти сорокалетним уходил военкором на фронт Великой Отечественной, когда первым публиковал рассказ о военнопленных («Судьба человека»), показывая простой героизм тех, кого официальная пропаганда называла предателями…
«Всякий талант неизъясним», — заметил когда-то Пушкин. Сомнителен талант, не вызывающий вопросов.