ИДЕЯ «КРОВИ ПО СОВЕСТИ»
В РАССУЖДЕНИЯХ РАСКОЛЬНИКОВА (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)
Для читателя романа «Преступление и наказание» идея «крови по совести» впервые является отнюдь не от главного героя. Ее высказывает некий безымянный студент, разговаривавший с офицером в трактире. «Не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика!» И эти горячие слова особенно сильно воспринимаются Раскольниковым оттого, что он сам немногим ранее написал статью, где выдвигал те же самые идеи в отношении всего человечества. Да, «кровь по совести» — это не изобретение одного человека, эта мысль хотя бы раз в жизни посещала каждого, и хотя бы раз она вызывала согласие. Но согласие еще не означает личной готовности претворить идею в жизнь и пролить кровь. Так уж заведено, что думать значительно легче, нежели действовать. Раскольников сумел подтвердить теорию практикой; что из этого получилось, мы узнали, прочтя «Преступление и наказание». «Кровь по совести», даже если принять ее за истинную, стоящую идею, все равно останется слишком тяжким бременем, и далеко не каждый человек сможет это бремя нести. Раскольников, например, не смог. Хотя материальных улик своего преступления, по большому счету, он не оставил, и значит, закон не способен настичь своего нарушителя. То есть можно сполна почувствовать гордость за то, что твоя идея воплотилась в жизнь и восторжествовала. Тем не менее Родион Романович сломался.
Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем герой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем. Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Романовича не слишком сильно вносит путаницу в цепочку мыслей.
«В ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закон, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные». Порфирий Петрович достаточно прямо и жестко формулирует идею Раскольникова. Сам Родион Романович может к этому добавить только то, что вовсе не настаивает, «чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства… я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… разрешить своей совести перешагнуть через… иные препятствия, и единственно в том случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». В качестве примера Раскольников приводит Ньютона и Кеплера, Магомета, Ликурга и Наполеона. Действительно, каждый из них был человеком необыкновенным, отдельные и вправду переступали общечеловеческие законы ради своей идеи. Но давайте соотнесем между собой количество таких людей и количество тех, кто прожил жизнь, не преступив черты закона. У Раскольникова и на этот случай готов аргумент — дескать, так и должно быть по некоему еще не открытому закону природы. Мол, великих людей единицы, «необыкновенных» чуть больше, а прочие — только материал.
Не правда ли, очень удобная теория для «крови по совести»? Как-то сразу становится незаметным гнет преступлений, лежащих на плечах каждого такого «вершителя судеб». А в самом-то деле, чего переживать? Расходный материал есть расходный материал, он для того и нужен, чтобы быть фундаментом истинно великим делам. Каждый человек так или иначе начинает с малого. Значит, можно сперва переступить через одного, двух человек, добиться за счет этого некоторых успехов и получить возможность манипулировать многими людьми. То есть, если исходить из теории Раскольникова, обрести власть над большим количеством материала. И, опять же по этой теории, страшного в этом ничего нет — все равно людей «необыкновенных» гораздо меньше, чем «обыкновенных».
«Кровь по совести» — это не только собственно кровь. Данная идея прекрасно толкуется и в переносном смысле. Можно обманывать, подставлять людей, оскорблять их и унижать. Лишь бы это шло во благо идее, которая может быть хорошей, а зачастую и спасительной для человечества. Но кто из людей так просто признает свои идеи неверными? Не те маленькие идейки, которые из нас лезут постоянно, а настоящие, глобальные идеи, которые есть у всех, без исключения. Даже тот человек, который совершенно не интересуется устройством жизни в мире и отношениями людей в обществе, хоть раз задумывался о методах улучшения всеобщего благосостояния. И то, что он придумал, казалось ему мудрым и правильным. Значит, каждый человек, в принципе, имеет право на преступление во имя идей, рождающихся в его голове.
Раскольников, конечно, утверждает, что совершенно не любой, а только необыкновенный человек. Однако он же говорит: «Порядок зарождения людей всех этих разрядов и подразделений, должно быть весьма верно и точно определен каким-нибудь законом природы. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным». Так скажите, пожалуйста, как определить необыкновенность человека объективно и тем самым оправдать его преступления? Закон ведь до сих пор неизвестен! А значит, каждый сам творит этот закон для себя. То есть, количество «необыкновенных» людей может оказаться примерно сравнимым с численностью человечества. И все они могут творить, что хотят, во имя собственных идей, которые кажутся им правильными. Вся та статистика, которую представляет Раскольников, рассказывая о количестве «необыкновенных», в условиях отсутствия объективного закона летит кувырком. И место «крови по совести» занимает обыкновенный закон джунглей.
В общем-то, в жизни так и случалось. На верхушке неизменно оказывались люди, способные мостить себе дорогу жизнями и судьбами остальных. И Раскольников опять же это подтверждает: «Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется». Но если исходить из его же мнения, что «необыкновенные» люди созданы вершить судьбами остальных, возникает вопрос: а все ли из тех, кто вознесся над людьми, достойны такого положения? И получится, что далеко не все. Зачастую такие состоявшиеся «необыкновенные» не блещут ни особым умом, ни мудростью, ни талантом. Они просто готовы драться за место под солнцем с другими и нисколько не считаться с соразмерностью целей и средств. Кстати, а не в этом ли суть того самого закона, по которому стоит определять «необыкновенный» ли перед нами человек? И если необыкновенный, то насколько? В самом деле все просто. Чем больше крови готов пролить претендент на «необыкновенность», чем больше людей превратить в расходный материал он способен, тем выше степень «необыкновенности», которой он достигнет.
Что же получается? Тот самый закон, который Раскольников объявлял еще не найденным, на самом деле существует ровно столько, сколько на Земле идет борьба за существование, естественный отбор! Только так можно объяснить это деление на обыкновенных и необыкновенных — одни из них сильные, а другие — слабые. И «кровь по совести» — это кровь слабых или недостаточно сильных, пролитая теми, у кого сил в избытке.
В то же время идея Раскольникова не так уж и неверна. Было бы несправедливым промолчать о том, что на самом деле порою нужно уметь преступить законы общества. Только вовсе не обязательно при этом совершать убийство или другое уголовное преступление. Нужно просто ломать застарелые стереотипы и не бояться ответной реакции застывшего в неподвижности общества. Не бояться сплетен и домыслов, возможного людского неприятия и презрения. Ведь те, кто скован стереотипами, кто не может вырваться из рамок обыденности, кто успокоился, достигнув некоего уровня, они более ничего не могут сделать. Ни для себя, ни для общества.
И если мы будем именно так воспринимать теорию Раскольникова, то она перестанет быть вредной и опасной. Она становится великолепным руководством к действию. Но, напоминаем, не надо забывать, что пролитая кровь и сломанная чужая жизнь — это чересчур дорогая цена за осуществление своих теорий.
Раскольников, оказавшись в плену своих рассуждений о крови и преступлении, не заметил альтернативы. Собственная теория оказалась не рассмотренной им до конца, не понятой в той степени, как следовало бы. Дело кончилось трагедией. Хотя, если бы он в нужный момент просто сумел подумать трезво, не поддаться своей вечной лихорадочности в мыслях и действиях, то смог бы найти выход из положения, в котором оказался. И для этого не понадобилось бы убивать процентщицу. Тем более, что посеянное зло неспособно породить что бы то ни было, кроме зла.
И вообще, Родион Романович, кажется, немного прогадал, определяя свой статус в этом разделении на категории. «Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочинили, — ведь уж быть того не может, хе, хе! чтобы вы сами себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с? — Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников».
Да, безусловно, он считал себя необыкновенным. И жил с болезненным ощущением того, что находится не на своем месте, что ему полагается быть значительно выше. Наверное, оттого он не смог совершить медленное восхождение со дна вверх и предпочел сделать попытку рывка. А точкой опоры для этого рывка стало убийство.
«Кровь по совести»? Да — если смотреть с позиции Раскольникова. Но готов ли он понять, что «необыкновенность» — это не только привилегия избранной категории людей, но и тяжкое бремя. И действительно, шагать по мостовой из людей — это очень непросто, особенно на первых порах, когда ты мостишь ее своими руками. Раскольников шел на убийство, представляя себе, сколько судеб он спасает от долгового ига. Подходила ли эта идея под его рассуждения о преступлении во имя блага? Да. Но убивать ему пришлось самому. Именно его руки опускали смертельное железо топора на беззащитные женские головы. И наверняка, куда легче тому самому «пророку», который «ставит где-нибудь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого». Этот пророк загребает жар чужими руками. И жертвы для него — не более, чем статистика.
Таким образом, Раскольников, рассуждая о «крови по совести» и определяя свое место в жизни в качестве человека «необыкновенного», попал в ловушку. Готовность проливать «кровь по совести» не отменяет наличие совести, которая способна четко определить — кто же на самом деле человек. Но самое главное: если есть совесть — то и человек — необыкновенный. А кровь проливать не нужно.