ОБРАЗ НАПОЛЕОНА В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР»
Перед тем как приступить к написанию романа «Война и мир», Л. Толстой изучил множество исторических трудов российских и иностранных ученых, подлинных документов. Он говорил, что есть существенная разница между тем, как используют исторический материал ученый и художник. Л. Толстой утверждал, что искусство может свободно проникать в самые отдаленные эпохи и передавать главную сущность прошедших событий и людей, которые в них участвовали. Он считал, что «история-наука» делает упор на частностях и подробностях событий, ограничивается внешним описанием событий, а «история-искусство» охватывает и передает общий ход событий, одновременно проникая в глубину их внутреннего смысла и значения.
Мы всегда должны помнить эти замечания Л. Толстого при оценке образов исторических лиц и исторических событий, описанных в романе «Война и мир». И в первую очередь это касается образа Наполеона Бонапарта. Многие критики и даже великие писатели (например, А. Чехов и Э. Хемингуэй) выражали свое несогласие с образом французского императора, созданным Л. Толстым. Они считали, что великий русский писатель увлекся обличением захватчиков и недооценил полководческий гений Наполеона. Но вот известная немецкая писательница А. Зегерс говорила, что образ Наполеона из романа Л. Толстого «Война и мир» помог ей понять сущность идеологии гитлеризма, основанной на культе силы и прославлении сверхчеловека-завоевателя.
Спор о значении и роли Наполеона для истории Европы начинается буквально на первых страницах «Войны и мира» и заканчивается только в эпилоге. В начале романа его ведут между собой гости салона мадам Шерер. Тон разговора задает хозяйка салона Анна Павловна Шерер. Фрейлина двора и приближенная императрицы Марии Федоровны, она как будто выражает придворную точку зрения на французского императора и его политику и «подсказывает» своим гостям, что можно, а чего не следует говорить о Наполеоне. Так, уже в беседе с первым своим гостем, князем Василием Курагиным, мадам Шерер заявляет: «Нет, я вам вперед говорю, если вы мне не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), — я вас больше не знаю, вы уж не мой друг…»
Постепенно в салон Шерер прибывают новые гости, и она подбрасывает им ту же тему — обсуждение Наполеона. Все они должны в полном согласии с мнением Анны Павловны говорить, что Наполеон — Антихрист, выскочка, узурпатор, человек низкого происхождения, не имеющий никаких прав на титул французского императора. Содействовать утверждению подобного взгляда на Наполеона призваны и специально приглашенные гости — виконт Мортемар и аббат Морио. И все идет своим чередом, по заранее определенному сценарию.
Но лишь до тех пор, пока в разговор не вступает Пьер Безухов. Он говорит, что в случае с казнью герцога Энгиенского была государственная необходимость и что «Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке». Милая плавная беседа превращается в горячий спор, который приводит мадам Шерер в испуг, а большинство ее гостей в трепет. Пьер пытается доказать, что Наполеон — великий человек, сумевший подняться над революцией». Он «подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее — и равенство граждан, и свободу слова и печати». Пьер указывает на прогрессивные идеи в политике Наполеона и подчеркивает их значение для прав человека, эманципации от предрассудков, равенства граждан.
Со всех сторон на Пьера посыпались упреки, обвинения в якобизме. Все это привело Пьера в замешательство и поставило в тупик. На помощь ему приходит князь Андрей. Он принимает сторону Пьера, пытается примирить стороны и как бы подводит итог салонному спору: «Нельзя не сознаться, Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале…, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать».
Так говорят и думают герои романа «Война и мир». Но для самого Л. Толстого в Наполеоне не было ничего привлекательного. Великий русский писатель считал французского императора и полководца человеком с помраченными умом и совестью. По мнению Л. Толстого, это и явилось причиной того, что все поступки Наполеона «были слишком противоположны правде и добру». Поэтому и во многих сценах романа перед нами возникает не образ государственного деятеля, умеющего читать в умах и душах людей, а избалованный, капризный и самовлюбленный позер. Так, например, в сцене приема русского посланника Наполеон «взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть мимо него». Л. Толстой говорит, что Наполеона «не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли».
Подобное поведение Наполеона и его манеру «смотреть мимо» людей мы видим и в других сценах романа. Например, в эпизоде с польскими уланами: чтобы угодить французскому императору, они бросаются в реку Вилию, начинают тонуть, а Наполеон даже не смотрит в их сторону. Или описания его полного равнодушия к убитым, раненым и умирающим во время объезда Аустерлицкого поля после битвы.
С особенной силой и предельной откровенностью Л. Толстой обличает Наполеона в эпизоде, когда французский император с самодовольным видом, находясь на Поклонной горе, любуется панорамой Москвы и думает: «Вот она, эта столица; она лежит у моих ног, ожидая судьбы своей… Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица…» Он ждет боярскую депутацию с ключами от города, но в результате оказывается в жалком и смешном положении. Наполеон и помыслить не мог в ту минуту, что это есть конец и его политической, и его военной карьеры завоевателя.
В романе Л. Толстого «Война и мир» Наполеон развенчивается как завоеватель. Великий русский писатель показывает неизбежность краха притязаний Наполеона на создание всемирной империи под его верховной властью. Тем самым он развенчивает культ любой сильной личности, культ «сверхчеловека». Эта тенденция переросла в болезнь, которая в 20 веке вызвала настоящую мировую эпидемию, мутируя в различные «измы».