Сочинение на тему: ИДЕЯ «КРОВИ ПО СОВЕСТИ» В РАССУЖДЕНИЯХ РАСКОЛЬНИКОВА (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)

ИДЕЯ «КРОВИ ПО СОВЕСТИ»

В РАССУЖДЕНИЯХ РАСКОЛЬНИКОВА (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)

Для читателя романа «Преступление и наказание» идея «крови по совести» впервые является отнюдь не от главного героя. Ее высказывает некий безымянный студент, разговаривавший с офицером в трактире. «Не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жиз­ней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифмети­ка!» И эти горячие слова особенно сильно восприни­маются Раскольниковым оттого, что он сам немногим ранее написал статью, где выдвигал те же самые идеи в отношении всего человечества. Да, «кровь по совес­ти» — это не изобретение одного человека, эта мысль хотя бы раз в жизни посещала каждого, и хотя бы раз она вызывала согласие. Но согласие еще не означает личной готовности претворить идею в жизнь и про­лить кровь. Так уж заведено, что думать значительно легче, нежели действовать. Раскольников сумел под­твердить теорию практикой; что из этого получилось, мы узнали, прочтя «Преступление и наказание». «Кровь по совести», даже если принять ее за истин­ную, стоящую идею, все равно останется слишком тяжким бременем, и далеко не каждый человек смо­жет это бремя нести. Раскольников, например, не смог. Хотя материальных улик своего преступле­ния, по большому счету, он не оставил, и значит, за­кон не способен настичь своего нарушителя. То есть можно сполна почувствовать гордость за то, что твоя идея воплотилась в жизнь и восторжествовала. Тем не менее Родион Романович сломался.

Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем ге­рой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем. Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Рома­новича не слишком сильно вносит путаницу в цепоч­ку мыслей.

«В ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права пересту­пать закон, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступ­ления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные». Порфирий Петрович доста­точно прямо и жестко формулирует идею Раскольнико­ва. Сам Родион Романович может к этому добавить только то, что вовсе не настаивает, «чтобы необыкно­венные люди непременно должны и обязаны были тво­рить всегда всякие бесчинства… я просто-запросто на­мекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… разрешить своей совести перешагнуть через… иные препятствия, и единственно в том случае, если исполне­ние его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». В качестве приме­ра Раскольников приводит Ньютона и Кеплера, Магоме­та, Ликурга и Наполеона. Действительно, каждый из них был человеком необыкновенным, отдельные и вправду переступали общечеловеческие законы ради своей идеи. Но давайте соотнесем между собой количе­ство таких людей и количество тех, кто прожил жизнь, не преступив черты закона. У Раскольникова и на этот случай готов аргумент — дескать, так и должно быть по некоему еще не открытому закону природы. Мол, вели­ких людей единицы, «необыкновенных» чуть больше, а прочие — только материал.

Не правда ли, очень удобная теория для «крови по совести»? Как-то сразу становится незаметным гнет преступлений, лежащих на плечах каждого такого «вершителя судеб». А в самом-то деле, чего пережи­вать? Расходный материал есть расходный материал, он для того и нужен, чтобы быть фундаментом истинно великим делам. Каждый человек так или иначе начи­нает с малого. Значит, можно сперва переступить через одного, двух человек, добиться за счет этого некоторых успехов и получить возможность манипулировать мно­гими людьми. То есть, если исходить из теории Рас­кольникова, обрести власть над большим количеством материала. И, опять же по этой теории, страшного в этом ничего нет — все равно людей «необыкновенных» гораздо меньше, чем «обыкновенных».

«Кровь по совести» — это не только собственно кровь. Данная идея прекрасно толкуется и в перенос­ном смысле. Можно обманывать, подставлять людей, оскорблять их и унижать. Лишь бы это шло во благо идее, которая может быть хорошей, а зачастую и спа­сительной для человечества. Но кто из людей так про­сто признает свои идеи неверными? Не те маленькие идейки, которые из нас лезут постоянно, а настоящие, глобальные идеи, которые есть у всех, без исключения. Даже тот человек, который совершенно не интересует­ся устройством жизни в мире и отношениями людей в обществе, хоть раз задумывался о методах улучше­ния всеобщего благосостояния. И то, что он придумал, казалось ему мудрым и правильным. Значит, каждый человек, в принципе, имеет право на преступление во имя идей, рождающихся в его голове.

Раскольников, конечно, утверждает, что совершен­но не любой, а только необыкновенный человек. Одна­ко он же говорит: «Порядок зарождения людей всех этих разрядов и подразделений, должно быть весьма верно и точно определен каким-нибудь законом приро­ды. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным». Так скажите, пожалуйста, как опреде­лить необыкновенность человека объективно и тем са­мым оправдать его преступления? Закон ведь до сих пор неизвестен! А значит, каждый сам творит этот за­кон для себя. То есть, количество «необыкновенных» людей может оказаться примерно сравнимым с чис­ленностью человечества. И все они могут творить, что хотят, во имя собственных идей, которые кажутся им правильными. Вся та статистика, которую представля­ет Раскольников, рассказывая о количестве «необык­новенных», в условиях отсутствия объективного закона летит кувырком. И место «крови по совести» занимает обыкновенный закон джунглей.

В общем-то, в жизни так и случалось. На верхушке неизменно оказывались люди, способные мостить себе дорогу жизнями и судьбами остальных. И Раскольни­ков опять же это подтверждает: «Одним словом, я вы­вожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже спо­собные сказать что-нибудь новенькое, должны, по при­роде своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется». Но если исходить из его же мнения, что «необыкновенные» люди созданы вершить судьбами остальных, возникает вопрос: а все ли из тех, кто вознесся над людьми, достойны такого положения? И получится, что далеко не все. Зачастую такие состо­явшиеся «необыкновенные» не блещут ни особым умом, ни мудростью, ни талантом. Они просто готовы драться за место под солнцем с другими и нисколько не счи­таться с соразмерностью целей и средств. Кстати, а не в этом ли суть того самого закона, по которому стоит определять «необыкновенный» ли перед нами человек? И если необыкновенный, то насколько? В самом де­ле все просто. Чем больше крови готов пролить претен­дент на «необыкновенность», чем больше людей пре­вратить в расходный материал он способен, тем выше степень «необыкновенности», которой он достигнет.

Что же получается? Тот самый закон, который Рас­кольников объявлял еще не найденным, на самом деле существует ровно столько, сколько на Земле идет борьба за существование, естественный отбор! Только так мож­но объяснить это деление на обыкновенных и необыкно­венных — одни из них сильные, а другие — слабые. И «кровь по совести» — это кровь слабых или недоста­точно сильных, пролитая теми, у кого сил в избытке.

В то же время идея Раскольникова не так уж и не­верна. Было бы несправедливым промолчать о том, что на самом деле порою нужно уметь преступить законы общества. Только вовсе не обязательно при этом со­вершать убийство или другое уголовное преступление. Нужно просто ломать застарелые стереотипы и не бо­яться ответной реакции застывшего в неподвижности общества. Не бояться сплетен и домыслов, возможного людского неприятия и презрения. Ведь те, кто скован стереотипами, кто не может вырваться из рамок обы­денности, кто успокоился, достигнув некоего уров­ня, они более ничего не могут сделать. Ни для себя, ни для общества.

И если мы будем именно так воспринимать теорию Раскольникова, то она перестанет быть вредной и опас­ной. Она становится великолепным руководством к дей­ствию. Но, напоминаем, не надо забывать, что пролитая кровь и сломанная чужая жизнь — это чересчур доро­гая цена за осуществление своих теорий.

Раскольников, оказавшись в плену своих рассужде­ний о крови и преступлении, не заметил альтернативы. Собственная теория оказалась не рассмотренной им до конца, не понятой в той степени, как следовало бы. Де­ло кончилось трагедией. Хотя, если бы он в нужный момент просто сумел подумать трезво, не поддаться своей вечной лихорадочности в мыслях и действиях, то смог бы найти выход из положения, в котором ока­зался. И для этого не понадобилось бы убивать про­центщицу. Тем более, что посеянное зло неспособно по­родить что бы то ни было, кроме зла.

И вообще, Родион Романович, кажется, немного прогадал, определяя свой статус в этом разделении на категории. «Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то со­чинили, — ведь уж быть того не может, хе, хе! чтобы вы сами себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с? — Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников».

Да, безусловно, он считал себя необыкновенным. И жил с болезненным ощущением того, что находится не на своем месте, что ему полагается быть значи­тельно выше. Наверное, оттого он не смог совершить медленное восхождение со дна вверх и предпочел сделать попытку рывка. А точкой опоры для этого рывка стало убийство.

«Кровь по совести»? Да — если смотреть с позиции Раскольникова. Но готов ли он понять, что «необыкно­венность» — это не только привилегия избранной ка­тегории людей, но и тяжкое бремя. И действительно, шагать по мостовой из людей — это очень непросто, особенно на первых порах, когда ты мостишь ее своими руками. Раскольников шел на убийство, представляя себе, сколько судеб он спасает от долгового ига. Подхо­дила ли эта идея под его рассуждения о преступлении во имя блага? Да. Но убивать ему пришлось самому. Именно его руки опускали смертельное железо топора на беззащитные женские головы. И наверняка, куда легче тому самому «пророку», который «ставит где-ни­будь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого». Этот пророк загребает жар чужими руками. И жертвы для него — не более, чем статистика.

Таким образом, Раскольников, рассуждая о «крови по совести» и определяя свое место в жизни в качестве человека «необыкновенного», попал в ловушку. Готов­ность проливать «кровь по совести» не отменяет нали­чие совести, которая способна четко определить — кто же на самом деле человек. Но самое главное: если есть совесть — то и человек — необыкновенный. А кровь проливать не нужно.

Сохрани к себе на стену!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.