Когда читаешь описание бала, то почему-то кажется, что Москва была бы очень рада, если бы этот праздник не прятался в загадочном пятом измерении, а проходил прямо на улицах. Тогда живые могли бы видеть судьбы мертвых, когда-то бывших неправедными. Может быть, тогда у них появился бы хороший повод призадуматься, представить себя в роли визитеров бала и, быть может, понять, что, несмотря на весь его блеск, на все великолепие — туда очень не хочется попасть. Наверное, Москва еще недостаточно хороша для настолько убедительного доказательства преимуществ нравственной жизни. Открытый и видимый всеми бал сатаны возможен только там, где количество мерзавцев совсем невелико. Но не было раньше, нет и теперь, и едва ли появится в грядущем такое место на Земле.
К Москве, сотворенной Булгаковым для романа, очень сильно привязываешься. Наверное, автор хотел дать понять впитавшему в себя эту обаятельную столицу читателю, каково было Мастеру и Маргарите покидать свой город навсегда в конце романа. И ему это удалось. И мы чувствуем сквозь шальной восторг будущей неизвестности легкую и теплую тоску, окутывающую сердце прозрачной шелковой кисеей. И почти невозможно, закончив чтение романа, не взяться немедленно за его перечитывание. А взявшись, обнаружить, что уже знакомое и пережитое содержание страниц ничуть не потеряло в своих красках и звуках. А может, и сильнее стало.
Еще одна интересная черта Москвы в романе — это ее теснота. Столица кажется почти карманной, там чуть ли не все между собой знакомы, бывают в одних и тех же местах. Скандал в варьете, например, создает впечатление общегородского. Всех, кто якобы повредился рассудком, отправляют в лечебницу Стравинского. Квартира председателя МАССОЛИТа вовсе напоминает Мекку — туда ходят все, кому не лень. Впрочем, если при помощи пятого измерения вполне возможно чуть ли не до бесконечности расширять пространство, то есть ли смысл удивляться такой неожиданной миниатюрности, по идее, огромного города. В нем ведь, на самом деле, наверняка все неглупые люди давным-давно научились пользоваться вышеупомянутым измерением и натворили себе просторных жилплощадей. А в крохотную миловидную Москву они только выходят погулять или на работу. Чем не вариант? Недаром ведь Коровьев говорил: «Самое несложное из всего!» — имея в виду не что иное, как пятое измерение.
И опять, хорошо подумав, мы видим, что так лучше, что это добавляет городу уюта и благоустроенности. Он становится менее похожим на каменный бестолковый лабиринт, в котором сам черт ногу сломит. Не правда ли, еще одно существенное преимущество Москвы книжной перед реальным прототипом, слишком уж размашистым и здоровенным до неприличия. По компактной булгаковской Москве наверняка очень здорово совершать пешие прогулки, как это делали влюбленные друг в друга Мастер и Маргарита. А иногда, под соответствующее настроение — просто носиться по ней, сломя голову, безо всякого смысла и цели, подчиняясь вскипевшей ни с того ни с сего крови. Автор ведь не без умысла то и дело восклицал: «За мной, читатель!» И мы мчались вслед за словами, которые будто бы пускались вскачь, вместо того чтобы чинно проходить перед глазами.
А еще Москва Булгакова — это заразная болезнь. Да-да, очень заразная и совершенно неизлечимая. Когда роман прочитан, остается только поражаться тому, что части развеселого и загадочного города прорастают на наших глазах везде, где только можно. То дворик похож, то черный котяра, напоминающий Бегемота, по улице шествует. Иногда трамвай зазвенит рельсами как-то особенно — так, что даже не хочется к нему подходить. То вдруг квартира чья-нибудь начинает вести себя как «нехорошая квартира» покойного Берлиоза. То есть в ней вроде как живут, а позвонить в двери — так и нет никого.
Лечить такую болезнь не только бесполезно, но еще и не хочется. Ведь романная Москва обаятельна, как Бегемот. Она приучает к себе и даже не собирается попросить прощения за то, что не может стать настоящей. Дескать, читатель и сам не дурак, он сможет настроить себя так, чтобы жить в булгаковской столице, одновременно находясь, быть может, совершенно в другом месте земного шара.
Практически все, кому «Мастер и Маргарита» пришлись по душе, вовсю болеют этим недугом. Ну и пусть. Любовь — тоже заболевание, но ведь от него не выдумывают вакцин и сывороток.
И все-таки главное — это волшебность романной Москвы, это ее свойство вседозволенности. Главная тайна, до которой можно добраться читателю: в этой Москве не только Воланд и его свита, способны творить чудеса. Булгаков создает такой город, где каждый человек вправе немножко поколдовать. И результат обязательно будет, главное — верить в себя и не забивать голову размышлениями на тему, отчего это вдруг тебе запросто удается невозможное. Вот, например, Иван Бездомный сумел бросить писать стихи. Это — самое настоящее чудо. Ладно, он мог понять, что пишет плохо. Но вот бросить писать… В Москве Булгакова возможно и такое. Но это чудо второстепенно, а главное в романе — это колдовство Маргариты, заставившее Мастера заговорить с ней. Всего-ничего: уродливые желтые цветы. Но в результате не погибает любовь, зародившаяся в душах героев еще тогда, когда они не встретились. В результате не умирает Маргарита (помните, она сказала: «Если бы этого не произошло, я бы отравилась, потому что жизнь моя пуста»), а мы можем только позавидовать белой завистью людям, созданным друг для друга.
Чудеса всегда происходят именно тогда, когда их не ждешь. И они хрупки и требуют веры, а не понимания. Любая попытка объяснить чудо губит его на корню. И потому у людей беззаботных чудес в жизни происходит много, а у тех, кто воображает себя волшебником, — их нет.
Булгаковскую Москву тоже нельзя объяснить, ее можно только описывать, но и здесь требуется чувство меры и такта. Ее аура загадочности и необычайности хрупка и боязлива. Лучше даже не выстраивать системы из множества невероятных событий, которые режиссер Воланд сотворил в своей гениальной пьесе.
Как и все гениальное, его произведение не было понято. Рационализм погубил романтику, волшебство переадресовали гипнотизерам и чревовещателям, превращая в мошенничество, а впоследствии все было поспешно позабыто.. Да еще жалко безвинно пострадавших черных котов.
А если честно, то настоящей Москве очень не хватает Мастера и Маргариты. Пустоват без них этот громадный блеклый город, давящий своими размерами и скоростями. Хочется поднять глаза и в летней грозовой туче увидеть кавалькаду черных всадников. Помахать им вслед и лишний раз вспомнить сотворенную Михаилом Булгаковым главную и самую красивую легенду Москвы. Легенду города с «ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращенных на запад». Легенду, ради сотворения которой стоило бы построить Москву, даже если бы сначала этого не было и в мыслях.