ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ СРЕДА В ДРАМЕ А. Н. ОСТРОВСКОГО «ГРОЗА»
Часто от столичных жителей можно услышать слово «провинция». Произносят его нередко со снисходительной усмешкой, даже с пренебрежением. Действительно ли так велика разница между людьми из большого города и обитателями маленького городка или поселка? В двадцатом веке у людей появились современные средства связи, транспорт, что стерло различия между столицей и провинцией. Но раньше многое обстояло совсем по-другому. Драма «Гроза» написана Островским в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году. Для России это было время перемен, радикальных реформ — жизнь в стране кипела и бурлила. Становилось модным и необходимым образование, люди учились мыслить новыми категориями. Назревали события, которые должны были в корне изменить жизнь в стране, — восстание декабристов, отмена крепостного права… Но все это касалось обеих столиц и больших городов — культурных и политических центров государства. А провинция продолжала жить размеренно, неизменно, придерживаясь того, что кто-то может назвать традициями, а кто-то — пережитками прошлого. Сами герои драмы «Гроза», жители небольшого городка, считают существующий уклад единственно правильным и осуждают всяческие нововведения. Так, странница Феклуша сокрушается: «Еще у вас в городе рай и тишина, а по другим городам так просто содом», да пугает «огненным змием», запряженным в колесницу, за которого принимает паровоз. Без симпатии к этому изобретению относится и купчиха Кабанова: «меня хоть ты золотом осыпь, так я не поеду». Польза такого транспорта, как паровоз, очевидная для нас, совершенно непонятна ей, как купцу Дикому непонятно, для чего механик-самоучка Кулигин предлагает установить в городе солнечные часы и громоотводы. «Кому нужна эта польза?» — возмущается Дикой. Именно это провинциальное общество Островский назвал «темным царством». Но только ли за необразованность, только ли за то, что здесь мало кто может выговорить слово «электричество», а грозу все еще считают божьим гневом? Слова «темное царство», символизирующие провинцию Островского, перекликаются не только с поговоркой «ученье — свет, неученье — тьма», но и с темными временами, древними традициями, прежде всего семейными. Они давно забыты цивилизованными людьми, зато процветают в провинции. И старшее поколение (такие люди, как Кабанова) всячески их поддерживают и поучают молодежь, которая уже не хочет и не может жить так, как они. И «поститься путем» не могут, и «гостей позовут, посадить не умеют». «Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими-то дом и держится» — переживает старая купчиха. В просвещенный девятнадцатый век здесь, в провинции, еще считаются в порядке вещей законы домостроя. По указке матери Тихон Кабанов, уезжая, дает наказ жене Катерине, как себя вести. Кабаниха и слышать не хочет его робких возражений: «Да она, чай, сама знает». Тихону уже безразличны старые семейные порядки, но возразить матери — главе семьи — ему не хватает смелости.
Мало кто решается перечить и купцу Дикому — он «одно слово: воин». С кем же воюет Савел Прокофьевич? Язвительная Кабанова не упускает случая поворчать: «воюешь-то ты всю жизнь с бабами». И действительно, дочери купца не знают, как угодить отцу, а жена каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! Голубчики, не рассердите!» А уж если «его обидит такой человек, которого он обругать не смеет», то домашним и вовсе приходится «прятаться по чердакам да чуланам». И конечно, никто из домашних не смеет ему противиться, ведь по законам домостроя муж и отец — глава семьи и имеет право наказывать кого и как хочет. Власть Дикого, а следовательно, и его воинственность распространяются не только на жену и дочерей. Племянник Борис Григорьевич ждет от него своей доли наследства, которую получит только если будет почтителен к дяде. Узнав об этом условии, Кулигин сочувствует ему: «Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда». Еще более жесток купец к просителям, а пришедших к нему мужиков-покупателей безбожно обсчитывает. Этого Дикой даже не скрывает, объясняясь перед городничим, к которому обманутые обратились с жалобой: «Вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо».
Таким рисует Островский провинциальное «темное царство». Но беспросветно ли оно? Неужели ни у кого и мысли не возникает восстать, воспротивиться? С течением времени жизнь меняется даже в провинции, и молодое поколение уже не хочет принимать старых порядков и жить по прежним правилам. Однако способы протеста у каждого свои. Тихон Кабанов во многом не согласен с матерью. Ему не по душе ее вечные наставления, ворчание, обиды и клевета в адрес его самого и Катерины. Но он слабый человек; имя Тихон ему очень подходит. Он не может спорить с матерью и спасается пьянством — дома тайком от нее, уехав — в открытую. Его сестра, Варвара — натура более решительная, хотя эта решительность больше похожа на отчаянность. Смелости спорить со старшей Кабановой у нее не хватает, однако она научилась действовать хитростью. Она же, желая помочь, подтолкнула на обман Катерину. Можно ли осудить Варвару за ложь? Или это была вынужденная мера? Девушка сама отвечает на этот вопрос: «И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало». В конце любого из этих путей не видно света — выхода из «темного царства».
Нет выхода и у Бориса. Он, столичный житель, видит и оценивает провинцию со стороны, и поэтому ему еще труднее. Кулигину, единственному, кто может его понять, Борис жалуется: «Трудно мне здесь, без привычки-то». А про обычаи говорит: «Я понимаю, что это все наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак». Борис Григорьевич — сильный и гордый человек, но обстоятельства заставляют его смириться: чего он не стал бы терпеть от дяди для собственного блага, он сносит ради сестры, которая иначе останется без гроша. Довольно успешно противостоит Дикому Кудряш, и его рецепт прост: «Не спускаю и я: он — слово, а я — десять; плюнет, да и пойдет». Но разве это выход? Кудряш просто приспосабливается к «темному царству», принимает его законы.
Но может быть, путь Кулигина ведет к свету? Не напрасно он занят поисками вечного двигателя, у него самые благородные цели: «Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки». Неудивительно, что именно устами механика — самоучки Островский высказывает свой вариант решения многих проблем провинции: «Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего». Однако Кулигин — всего лишь мечтатель. Его проекты относительно того, как употребить миллион, не более реальны, чем вечный двигатель. Да и средств на изобретения у него нет. «Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться» — вздыхает будущий миллионер. Но возможности достать денег в провинции нет: здесь не понимают, для чего нужны все эти изобретения, а на просьбы реагируют, как купец Дикой: «А может, ты украсть хочешь; кто тебя знает!»
Единственным «лучом света в темном царстве» мы называем Катерину. И ей одной удалось убежать из него. Но неужели смерть — это выход? Или она умерла напрасно? В конце пути Катерины не было света, но ее свет сиял для многих — и для Тихона, который любил ее так, что даже пытался противоречить матери; и для Варвары, которая была единственной подругой, хранительницей ее тайн. И, конечно, для Бориса, который на первый взгляд и стал причиной ее смерти. Однако обвинять в гибели Катерины стоит не его. Отжившие свое, но все еще могущественные и жестокие законы «темного царства» не оставили ей выбора. Кулигин прямо сказал об этом Кабановой: «Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша; она теперь перед судией, который милосерднее вас». Устами Кулигина Островский высказал свое мнение не только о тихом маленьком городке на Волге, но и о провинциальном российском обществе в целом. И смерть Катерины показала, насколько прав он оказался, сказав: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!»