ВЧЕРА И СЕГОДНЯ. ШЛИНК
Вторая мировая война, ставшая переломным событием XX века, разделила столетие на «до» и «после». Но одно дело — время, и совсем другое — люди. Проблема «виноватых» и «невиновных» особенно остро зазвучала в послевоенной немецкой литературе, представленной, прежде всего, творчеством «Группы 47». Следующее поколение писателей Германии не только не сбрасывает со счетов вопрос вины и невиновности отдельной личности и целой нации, но и освещает его в новом ракурсе. В авангарде — современный прозаик Бернхард Шлинк.
Доктор права, он и до начала писательской деятельности был связан с темой преступления и наказания. Юридическая точность, цена которой измеряется человеческими судьбами, стала важной категорией художественного мировосприятия писателя. И когда молодой герой Бернхарда Шлинка в романе «Чтец» оказывается перед лицом вины как экзистенциальной и социальной проблемы, выбор его поведенческой стратегии выверяется писателем буквально пошагово: слишком высока цена очередной ошибки, и Шлинк это понимает как никто другой.
Вообще говоря, образ молодого героя, пытающегося преодолеть вину «отцов», — классика немецкой литературы XX века. Так, например, можно вспомнить Ганса Шнира из романа Генриха Белля «Глазами клоуна». Двадцатисемилетний герой не хочет мириться с ложью родителей, легко меняющих свои политические одежды в угоду новым социальным веяниям, с изворотливостью окружающих его молодых людей, впитавших эту самую ложную мораль «отцов», с враждебной нечистоплотностью официальной добродетели. И хотя этот выпавший из среды герой практически поставлен миром на колени, он усиленно сопротивляется, противопоставляя изощренному бесчестию окружающего мира свою одинокую правду.
Пятнадцатилетний Михаэль Берг из романа Бернхарда Шлинка «Чтец» далек от взрослых проблем и противоречий, и в его невинном возрасте это закономерно. В результате встречи и сближения с тридцатишестилетней Ханной Шмиц герой не только в прямом смысле лишается невинности, но и косвенно приобщается к вине. И если сначала это лишь вина запретной любви (т. е. частно-социальная), то в ходе развития действия, когда неожиданно выясняется, что во время войны Ханна была надзирательницей концлагеря, Михаэль ощущает внутреннюю причастность к вине глобально-экзистенциальной.
Анализируя проблему невиновности и вины, герой рассуждает о прошлом и настоящем: «Все возлагаемые на детей родительские надежды, от которых должно освободиться каждое следующее поколение, были похоронены хотя бы потому, что сами родители обнаружили свою полную несостоятельность во времена Третьего рейха и сразу после. Да и каким авторитетом у собственных детей могли пользоваться те, кто либо совершал преступления во времена нацизма, либо был их молчаливым, не протестующим свидетелем, либо терпимо отнесся к преступникам после 1945 года. С другой стороны, проблема нацистского прошлого волновала и тех детей, которые не могли или не хотели в чем-либо упрекать своих родителей. Для них нацистское прошлое было действительно проблемой, а не просто выражением конфликта поколений». Выделенное курсивом характеризует именно нравственное состояние самого героя, и речь в данном случае идет не только и не столько о родителях, сколько о сущности преступления Ханны. Примечательна деталь: в мирной жизни (в которой и происходит первая встреча героев) Ханна — кондуктор трамвая. Маршрут, траектория движения этого транспорта всегда однозначны, вариантов здесь быть не может, и кондуктор лишь исполняет предписанную ему социальную роль, не испытывая ни любви к тому, что делает, ни ненависти. С той же предопределенностью ведет себя Ханна и в качестве надзирательницы концлагеря, и эта параллель явно прочитывается в романе. Тот факт, что героиня не умеет читать (и в этом никогда не признается никому, кроме Михаэля), оказывается важной для понимания авторской позиции метафорой: простые немцы не всегда прямо, но зачастую косвенно повинны в злодеяниях фашизма; из «неумения читать» на фоне эмоциональной чистоты и честности вырастает неумение понимать зло, противиться ему. И хотя противоречие Ханны все равно принципиально неразрешимо, и поэтому героиня с неизбежностью наказывает себя (самоубийство в тюрьме), автор, герой и читатель столь же закономерно ее оправдывают.
Казалось бы, частные проблемы немецкой истории и современности, затронутые Бернхардом Шлинком, имели все шансы остаться принадлежностью сугубо немецкой национальной литературы. Высокое гуманистическое послание миру, которое при этом сделал писатель, вывело проблематику романа на общечеловеческий уровень и заострило вечный вопрос противостояния добра и зла.